После того, как я разбиралась с вопросом провизии, я обязана была садиться за работу над книгой. И эта работа продолжалась до самого заката. Я пыталась строчку за строчкой разобрать древний текст, в котором шлось про способы использования магических потоков, о которых я никогда не слышала, либо слышала краем уха, и подобные рассказы были больше похожи на сказки. Когда я совсем уставала, я с замирающим сердцем пялилась на серый цилиндр, который мог в любое мгновение вспыхнуть красным огоньком.
Едва солнце садилось за горизонт, ко мне в келью приходил Фредерик и проверял выполненную работу. Если все было хорошо, он так же молча уходил, если же я допускала где-то ошибки, то все, что я сделала за день на черновике, рвалось, и я должна была на следующий день писать все заново, пока не пойму, где допустила ошибку. В первые недели мне не удавалось особо продвинуться, но уже через два месяца ежедневной практики мне начало казаться, что я знаю этот древний язык как свой второй родной, хоть Фредерик и не считал необходимым что-либо мне объяснять. После этой работы у меня было пара свободных часов, которые я могла тратить на свое усмотрение, пока хозяин дома не выключал всюду наружный свет и здание не погружалось в непроглядную тьму, с трудом развеиваемую лишь звездами и луной.
Очередным погожим летним днем я возвращалась из леса с полной корзиной земляники и грибов. Благодаря дождливой весне, урожай был хороший, и, по крайней мере, я могла прокормить себя этими дарами леса. Знай я, в какие условия попаду, может постаралась бы получше, уговаривая Маркуса отказаться от услуг имплантера. Я тоскливо вздохнула, вспомнив о своем возлюбленном. Мы столько дней назад расстались, что мне казалось, будто это было в прошлой жизни, но каждый раз, когда я мысленно возвращалась к тем немногим мгновениям, проведенным вместе, сердце начинало горько сжиматься. Но, все же, я была в состоянии позаботиться о себе. В конце концов, как бы ни закончилось путешествие Маркуса, рано или поздно наши с ним отношения тоже должны были бы подойти к концу. И судя по тому, что я не умерла от тоски по нему, я смогу, когда придет время, оборвать эту разъедающую мое сердце нездоровую, опасную связь.
Подойдя к дому, я заметила, что на его пороге, на самом солнцепеке, сидел Фредерик, глядя куда-то перед собой. Он не снимал свой черный длинный плащ даже в такое пекло. Я и представить себе не могла, насколько жарко ему было в этой одежде, и зачем он так поступал.
Пересекаться с хозяином дома не хотелось, но мне нужно было попасть внутрь, потому я мысленно представила, что я невидимая, и на цыпочках попробовала пробраться мимо мужчины. Но едва я поравнялась с ним, как он вскинул на меня голову и остановил вопросом:
- Что в корзине?
Я нервно сглотнула.
- Грибы. Земляника, - зачем-то вытащила одну веточку, украшенную пятью яркими ароматными ягодками и протянула Фредерику. Тот взглянул на нее, затем снова уставился перед собой, не забрав импровизированное подношение.
- Опиши, что ты сейчас ощущаешь, - произнес он глухим голосом.
- Что? - я растерялась. - В... каком смысле?
- Чувства, физические ощущения.
- О, наверно... Сейчас очень жарко, - начала я дрожащим голосом. Для чего ему это было нужно знать? - На солнце кажется, будто меня со всех сторон облепило раскаленное одеяло. Ближе к реке становится полегче, здесь у дома дует ветерок. В лесу душно и парко, от земли тянет испаряющейся после дождя влагой, кажется, что дышишь горячим паром. Корзина аппетитно и сладко пахнет земляникой. Думаю, это все, что я сейчас ощущаю. - Я помолчала мгновение, но Фредерик ничего не говорил, потому я не выдержала и спросила: - А почему Вы интересовались?
- Я уже многие годы не могу всего этого ощущать, - он тихо вздохнул, а я непонимающе сдвинула брови. Может, он чем-то болел? - У долголетия есть обратная сторона. Если части тела можно заменять, то с мозгом так не получится. Он изнашивается, теряет большие блоки информации. Я с трудом запоминаю новые события, и могу вспомнить их только по каким-то ярким особенностям. Потому я не помнил, как ты приходила ко мне. Чтобы разгрузить мозг, я отключил почти все внешние ощущения: чувство запаха, вкуса, температуры, боли, голода. Я много, что изменил в своем теле, чтобы продолжать жить.
Фредерик медленно повернулся ко мне. Он поднес ладони к очкам, и я увидела, как он поворачивает их вокруг оси, снимает... Под ними оказалось множество удлиненных стеклянных колбочек, точно таких же, как я видела у двух посланников Кредиториума, которых сломал Маркус.
- Вы робот! - я невольно отшатнулась от него, едва не выронив корзину. - Но этого не может быть... Зачем Вам тогда делать чипы, помогать другим, жить в доме? Вы ведете себя совсем не как робот.