Конечно же, в выдуманном мире я была много счастливее. Я имела над ним власть и могла управлять событиями и поведением людей, предотвращая болезненные ситуации. Мои достижения в реальной жизни отходили на задний план, и когда я добивалась каких-нибудь настоящих успехов, они не доставляли мне особой радости и не прибавляли гордости. Люди в моих грезах были героическими фигурами, а живущие в реальном мире казались призраками. Как же могла бы я стать тем, чем себя воображала?
В результате я вела двойную жизнь, часто разговаривала с ничего не подозревающими друзьями или родными, и в то же время в своем воображении я была от них далеко-далеко. Даже не понимаю, как я умудрилась окончить школу! Нередко, сидя на уроках, я не слышала ни одного слова учителя.
В Харбине я проводила немало времени в доме и среди друзей Елены Зарудной. Живое, сердечное и уютное семейство Зарудных состояло из отца, пяти дочерей, сына, старой няни и экономки.
Экономка Маня восседала за самоваром на каждом вечернем чаепитии. Она внимательно следила за девочками и шумной стайкой их друзей и поклонников.
Отец Елены, Иван Сергеевич Зарудный, происходил из известной петербургской семьи. Его брат, Александр Сергеевич, был одним из адвокатов, выступавших в 1913 году на стороне защиты в печально известном судебном процессе по обвинению Манделя Бейлиса в ритуальном убийстве, процессе, имевшем много общего с делом Дрейфуса во Франции. Бейлис (как и Дрейфус) был оправдан. Покойная мать Елены была внучкой знаменитого русского живописца Брюллова.
Семья придерживалась либеральных взглядов, свойственных многим тогдашним русским интеллигентам, однако большевистская революция 1917 года вынудила их покинуть родину. В 1919 году они оказались в Омске. В 1919-1922 годах Сибирь была охвачена Гражданской войной, белые, красные и разрозненные группы, боровшиеся за свои собственные интересы, — партизаны — занимали города, потом сдавали их и отступали, потом опять их захватывали. И.С. Зарудный нашел работу в Японии и оставил свою семью на время в Сибири. Г-жа Зарудная была членом партии социалистов-революционеров, находившихся в оппозиции к большевикам. Когда Омск захватили большевики, ее арестовали и в 1921 году казнили. Шестеро детей остались на руках у Мани и старой няни. С помощью друзей, среди которых был американец Чарльз
Крейн[ 3 ], фабрикант и предприниматель из Чикаго, И.С. Зарудному удалось переправить семью в Харбин, где они теперь все вместе и жили. Он был по профессии инженер, нашел работу на Китайско-Восточной железной дороге и обустроил дом для своих детей.
И.С. Зарудный был замечательным, остроумным, обаятельным мужчиной, хорошо воспитанным и не забывавшим о своем общественном положении. Он прекрасно справлялся с выводком детей, которые наперебой старались обратить на себя его внимание и любовь. Старшая его дочь Маргарита, или Муля, как прозвали ее в семье, была моей первой учительницей английского языка. Ее порекомендовали моей маме в школе, и она регулярно приходила заниматься со мной английским весь мой первый школьный год. С остальной семьей я познакомилась гораздо позже, когда мы с Еленой стали близкими подругами. Единственным мальчиком в этом «бабьем царстве» был Сергей, умный и с чувством юмора, но старше меня и редко удостаивавший нас своим обществом. Елена, умница и, кажется, любимица отца, была следующей по возрасту. Их сестра Таня любила спорт. Помню, с каким увлечением играла она в теннис. Дальше шла красивая и кокетливая Зоя. Она много хихикала и гордилась тем, что могла запросто отбить у сестер любого ухажера. Маленькая Катя, самая младшая, обыкновенно «терялась в толпе», но отец и Маня старались не дать ей почувствовать себя забытой и обделенной вниманием. Однако их усилия не принесли ожидаемых результатов: когда я встретила Катю много лет спустя, она постоянно жаловалась, что сестры ее «игнорировали» и вообще мир устроен «несправедливо».
Семья Зарудных приняла меня как родную, я участвовала в их семейных праздниках, ездила с ними на прогулки и пикники. Муля, Елена и Таня по очереди поверяли мне свои тайны. Я поражалась их жизнерадостности, энергии, их бурным ссорам и соперничеству. Но они очень быстро прощали друг другу то, что минуту назад казалось «непростительным грехом».
Бывало, Елена, в слезах, кричала одной из своих сестер: «Я с тобой больше никогда разговаривать не буду! Я тебя ненавижу!» Тут же на помощь призывалась Маня. Я ожидала трагических последствий, но на следующий день обнаруживала обеих сестер мирно сидящими на диване и вышивающими крестиком какой-нибудь коврик. Это занятие, кстати, ввела Маня в качестве коллективного труда семьи и друзей: она считала, что безделье к добру не приводит, что руки должны быть всегда заняты. По сравнению с ними я жила в призрачном мире, в котором не было места настоящей жизни и страсти.