Я никогда не участвовала в спорах и вообще почти ни с кем не говорила, хотя действительно немного писала для себя. Царили на собраниях «Чураевки» две молодые поэтессы — Лариса Андерсен и Лидия Хаиндрова. Лариса была красивой, высокой и стройной. Ее прекрасное лицо с серо-зелеными глазами всегда имело несколько отрешенное выражение (мне кажется, она была очень близорука, а носить очки не хотела). Она сама знала, что красива, и принимала ухаживания мужчин так же естественно, как королева принимает выражения преданности от своих подданных. Лидия тоже была довольно привлекательной и имела свой круг поклонников.
Харбинские писатели старшего поколения — Алексей Ачаир[ 7 ], Арсений Несмелов[ 8 ], Василий Логинов[ 9 ] и Всеволод Иванов — были более известны. Среди же молодых членов «Чураевки», кроме Ларисы Андерсен и Лидии Хаиндровой, следует отметить талантливых поэтов Валерия Перелешина[ 10 ], Михаила Волина, Василия Обухова[ 11 ] и Николая Щеголева[ 12 ], но лишь немногие из них были известны за пределами Китая. К счастью, в Америке издатель и коллекционер книг Эдуард Штейн собрал литературу русского эмигрантского Харбина, и благодаря его труду читатели в США и России могут теперь познакомиться с произведениями харбинских писателей.
В своих мемуарах «Русская поэзия и литературная жизнь Харбина и Шанхая, 1930-1950» Валерий Перелешин, один из самых известных поэтов, вышедших из «Чураевки», ярко описывает жизнь талантливого, молодого и нищего поэта в Харбине. Многие были детьми когда-то знаменитых в России семей, которых революция выгнала из дома. Лишенные родины, они упорно держались за свой язык и за любовь к русской культуре. Своими учителями они считали великих русских поэтов и не сомневались в том, что они — тоже русские поэты. «Вечера под зеленой лампой» (так назывались поэтические собрания «Чураевки») немало способствовали превращению начинающих поэтов в мастеров своего призвания. Помимо поэтов, на чураевских сборищах можно было встретить немало яркой и одаренной молодежи.
К концу чураевского «зимнего сезона» был опубликован один мой рассказ, и я тоже стала объектом внимания двух поэтов — Василия Логинова и Василия Обухова. Василию Логинову было тогда, наверно, лет сорок пять. Знакомы мы были давно: он постоянно участвовал в литературных вечерах моих родителей и даже какое-то время жил у нас, когда у него кончились деньги. Происходил он из семьи богатых сибирских купцов и никак не мог привыкнуть к совершенно другой жизни, начавшейся после революции. Ушибленный революцией, он вел богемный образ жизни не потому, что это ему нравилось, а потому, что он просто не умел зарабатывать на жизнь и как-то устраиваться. Образование он получил очень хорошее, классическое, читал по-латыни и по-древнегречески, но влачил нищенское и какое-то безысходное существование.
Приходя в наш дом, он начинал смотреть на меня сквозь толстые стекла очков, курить одну папиросу за другой и тяжело вздыхать. Иногда я вступала с ним в серьезные беседы о глубинном смысле моих любимых стихов, а русскую поэзию он знал прекрасно. Но я не понимала ни его боли и отчаяния, ни его чувства по отношению ко мне. Я могла мимоходом сказать подруге Елене: «Думаю, Логинов в меня влюблен», но ничего не чувствовала по отношению к этому грустному человеку и его любовь не приносила мне ни радости, ни удовольствия. Я сохранила маленькую рукописную книжечку его стихов, посвященных мне. Перечитав их недавно, я была глубоко тронута нежностью и заботливым отношением ко мне, сквозящих в этих стихах. Мы ничего о нем не слышали после нашего отъезда из Харбина.
Второй мой поклонник, Василий Обухов, был интересным мужчиной лет под тридцать. Он принадлежал к ядру литераторов «Чураевки» и регулярно печатался. На одном из собраний Обухов подошел ко мне и спросил: «Можно мне проводить вас домой?» — «Мне было бы очень приятно, — ответила я, польщенная его вниманием. — Но я живу на самой окраине, и последний трамвай...» Он не дал договорить, подал мне пальто, и мы отправились. Сели на трамвай, доехали до конечной остановки и пошли по пустынной грунтовой дороге к дому, разговаривая об общих знакомых и о прочитанных книгах. Когда мы дошли до ворот дома, он попросил разрешения прийти в гости.
Пришел он в следующее воскресенье, и мои родители пригласили его на ближайший литературный вечер. Вскоре Василий Обухов занял постоянное место рядом со мной на собраниях «Чураевки», встречал меня после института и провожал до дома. Он уже не прощался у ворот, а заходил в дом, выпивал чашку чая или гулял в саду, и почти все свободные дни мы проводили вместе. В его стихах, публиковавшихся в литературных изданиях Харбина, встречалось мое имя, и в обществе говорили о моей «победе». Была весна, и я с удовольствием принимала ухаживания Василия. Мне было очень интересно слушать про его жизнь, и я сочувствовала его переживаниям, понимая, как трудно быть эмигрантским поэтом, обреченным на жизнь в изгнании.