Когда наступил китайский Новый год, мы пошли на большой прием в конторе Эйба. Оркестр играл все наши любимые мелодии. Я перестала уже волноваться о том, что моя мама думает об Эйбе и кто он сам — рак или рыба. В этот вечер он опять сделал мне предложение. И я его приняла.
Мы сообщили новость своим семьям и натолкнулись на оппозицию с обеих сторон. Семьи жили в двух разных мирах, и им не очень-то хотелось налаживать связи друг с другом. Мама была поражена. Ее обманули мои разумные рассуждения об Эйбе и замужестве, она не подозревала, что мое тело жило независимой от разума жизнью. Она немедленно предложила купить мне билет до Шанхая, чтобы я навестила свою подругу Анну и провела с ней какое-то время. Мне было больно смотреть, как переживает мама. Если бы она купила мне этот билет месяцем раньше, я, наверное, уехала бы в Шанхай. Но теперь я не могла этого сделать. В конце концов была же у меня гордость! Отец отнесся ко всему философски: «Эйб выглядит сильным, здоровым парнем. И он Британский волонтер[ 14 ], человек, готовый защищать свой дом. Я не возражаю против этого брака».
Мои ученики, однако, чрезвычайно огорчились. Для них я была совершенно особенным, необыкновенным созданием, и уже если мне выходить замуж, то только за принца, прискакавшего на белом коне из далекой страны, чтобы увезти меня с собой, а не за какого-то младшего брата их учительницы английского! И Эдит больше не пила со мной кофе и не разговаривала.
Русские друзья моих родителей были шокированы. Это не было хорошей партией: молодой человек без всякого положения в обществе, без денег и особых видов на будущее. Такой поступок не вязался с общественным положением уважаемой русской семьи. Мои родители должны были проследить, чтобы я нашла себе более подходящего жениха!
Семейство Эйба тоже впало в отчаяние. Это была американо-русско-еврейская семья из Нью-Йорка с глубокими корнями на Востоке. Отец Эйба, Соломон, торговал пушниной. В начале века он управлял крупным семейным предприятием, организованным на дальневосточных границах России, в Маньчжурии и Монголии. Семья принадлежала к новому, быстро набиравшему силу классу русских купцов и предпринимателей, открывающих новые рынки и делавших себе порядочные состояния.
Какое-то время Соломон Биховски возглавлял отделение предприятия в Угре (Монголия), теперь это Улан-Батор. Он привез туда из России свою жену и дочь Эдит, там родился Эйб. Это их монгольское предприятие в конце концов было разрушено большевиками, но к тому времени Соломон уже переехал в Нью-Йорк. Там он вел свое дело до 1926 года, а потом переехал в Тяньцзинь с женой и младшим сыном Мартином. Эдит и Эйб остались с родственниками в Бруклине. Семья соединилась в 1930 году, когда Соломон утвердился в должности управляющего китайской ветвью одной американской компании.
С их точки зрения и с точки зрения их друзей, женитьба Эйба была катастрофой. Он был старшим сыном, только начинавшим свою карьеру, и семья рассчитывала на его финансовый вклад в семейный бюджет. Было чистым безумием жениться на нищей русской эмигрантке, когда вокруг было столько подходящих еврейских девушек из зажиточных семей.
И вот, к нашему немалому удивлению, Эйб и я оказались в центре семейной драмы почти шекспировского размаха. Моя сестра, внимательно за всем наблюдавшая, очень за нас переживала. «Да, — говорила она мечтательно, — это совсем как Ромео и Джульетта. Только вот Эйб уж слишком веселый и жизнерадостный. Он должен быть более грустным и романтичным. И никто из вас не понимает всей трагичности ситуации! Вы вообще не страдаете!»
Нина была права: мы как-то не принимали все это всерьез. Просто старались поменьше попадаться на глаза нашим семьям и избегали разговоров, которые неизменно начинались мольбой: «Будьте благоразумны, не объявляйте пока о своей помолвке!» — и заканчивались упреками: «Вас совсем не волнует, какую боль вы причиняете людям, которые вас любят? Вы губите свои жизни! Вы еще пожалеете, но будет поздно!»
Мы же стояли на своем и говорили, что не хотим никакой свадьбы, а просто хотим вместе жить. Но на нас распространялись нормы поведения тогдашнего общества. Наша помолвка должна быть объявлена. Должна быть свадьба.
Наконец две несчастные матери встретились, состоялся обмен семейными ужинами, меня представили тетям и дядям. Самые черные дни драмы остались позади. Теперь всеобщее внимание обратилось на то, как организовать свадебную церемонию.