Теперь слух пошел – нашу Нижне-Озерную войска Михельсона захватили, и ни старого, ни малого не щадят… А здесь этот Деклон по пятам настигает. Пушка одна у нас осталась, и та обузой стала, ни ядер, ни пороху…
Хотим отстать от пугачевского войска-то да на родину пробираться. Можа, выпорют да и помилуют, повинимся, дак, поди, не повесят…
Шибко уж надоело по белу свету скитаться. Пособил бы ты нам, хозяин, по гроб жизни будем благодарны! Видим, хозяйство у тебя большое, дак поробили бы на совесть! Ну, а потом тихой сапой на родину пробираться стали бы…
Елпанов долго не думал – отвез мужиков на заимку.
«Пять крепких мужиков – они ж горы своротить могут! – Петр Васильевич наперед предвидел выгоду себе – весна нынче ранняя и дружная, после Пасхи за Осиновкой уже пахать можно будет. Надо еще клин целины припахать, земля там добрая. Из пригонов навоз повывезут, а может, еще и пары на первый ряд вспашут».
И пятеро мужиков-пугачевцев остались работать на Елпановской заимке.
До Прядеиной дошли слухи, что отряд Белобородова достиг Екатеринбурга и соединился с головным отрядом Пугачева, а де Колонг, гнавшийся за ним по пятам, далеко отстал, что Пугачев двинул все свое войско на Казань. Из двадцати трех всадников, последовавших за Белобородовым в Прядеину, вернулось из-под Екатеринбурга десять, остальные тринадцать пошли дальше.
В деревню прибыло начальство из волости – становой пристав, урядник и писарь. Созвали сход. Пристав вне себя орал на народ:
– Ну как вы не могли распознать шайку самозванца и злодея?! Из-за вас ушли смутьяны! Шкурой ответите за все злодеяния: кое-кому каторга будет. Тем, кто за самозванцем пошел, особая кара предстоит, а также тем, кто бунтарей укрывал! Мне доподлинно известно, что в вашей деревне есть такие… Есть!
Неприятный холодок подкатил под сердце стоявшего в толпе Елпанова…
– Суд над вами в волости будет, а теперь – по домам, и чтоб со двора – ни ногой! Кто тут Елпанов Петр Васильевич? Подойди сюда поближе. Придется нам проехать на заимку, осмотреть твое хозяйство!
– А чего его смотреть-то? Хозяйство как хозяйство: избушка стоит, амбаришко да конюшня! – упавшим голосом ответил Елпанов.
– И кто у тебя там живет?
– Да семья пришлых с голодного году. Вологодские Лазаревы, муж с женой, да три сына и дочь у их… Христа-ради их принял, а то бы с голоду померли…
– Не об их речь! Поедем-ка посмотрим, что это за вологодские такие!
У Елпанова сердце так и упало. «Откуда могла полиция узнать про мужиков на заимке, неужто кто из наших деревенских донес?! – лихорадочно думал он. – Сейчас уж точно приклепают мне, если откупиться не удастся… Господи, пронеси!».
– Ваше благородие, я пойду переоденусь да запрягу свою кобыленку, ваши-то кони пусть отдохнут.
– Нет уж! Прямо сейчас и на наших конях тронемся!
На заимку приехали уже перед вечером. Работники возили из конюшен и пригона навоз на поля. Становой с урядником прямиком двинулись к пригону.
– Бог в помощь, работнички! – ухмыльнулся становой. – А ну, выходите все из пригона, а вилы к стене ставьте! Сюда подходи, ближе, ближе! Сейчас посмотрим, кто тут у вас…
Лазарев, мужик лет сорока пяти, подошел первый.
– Вот я, ваше благородие, а вот это мои сыновья – Иван да Трофим… Последний, Антошка, малец еще… Баба моя Устинья с дочерью Дуняшкой в избе прибираются.
– А эти пятеро – кто такие?
– Новых работников хозяин нанял…
– Так, хорошо, идите-ка, молодцы, поближе… Не из отряда ли мятежника Белобородова?
– Боже упаси, мы к хозяину на страду нанялись! Вот хоть у его спросите…
Но мужики и оглянуться не успели, как урядник надел на каждого наручники.
– Зови хозяина и писаря сюда, пусть идут в избу писать протокол, – приказал становой.
Сидевшие за воротами на бричке писарь и Петр Васильевич зашли в дом.
– Ну-с, Петр Васильевич, как? Опять будешь отпираться, мол, нет у тебя никого из мятежников? Вот тебе пять человек налицо… Где остальные прячутся?
– Видит Бог, не знаю я никаких остальных, а эти ко мне на страду нанялись… Вы никак что-то путаете, ваше благородие!
– Ничего я не путаю! Это приспешники Емельки Пугача, им в Сибири, на каторге место. А тебе, Елпанов, придется отвечать за укрывательство. Где твой сын-то? Не иначе – он с пугачевцами скрылся, как и другие прочие?!
– Да он еще неделю назад в Покровское к тестю уехал… Ваше благородие, пожалуйте ко мне в дом ночевать, уж я для вас постараюсь…
– Мы уж найдем, где нам ночевать! – и пристав так взглянул на Петра Васильевича, что тому не по себе стало. – Жадность тебя доведет до ручки, Елпанов! Ну, трогай!
Ямщик свистнул, и пара добрых лошадей увезла всех, едва поместившихся на бричке – и волостных, и арестованных.
– Дак ведь хто думал, хто знал, Петр Васильич, – оправдывался Лазарев, – што черти их и сюда принесут! Я тут ни при чем, а свое дело я справляю!
Елпанов промолчал, с трудом сдерживая злость.
– Ну ладно, Евсей Захарыч, назем попроворней возите… Сухо, говоришь, за Осиновкой, на бугре-то? Завтра, если не заарестуют, рано пригоню, с утра пахать надо – вишь, суховей какой, как бы земля не перестояла… Иван должен подъехать седни, он и пахать будет, а мне придется в деревню ехать немедля. Дай Карюху с телегой мне, на трех лошадях пока повозите – не пешком же мне двенадцать верст до деревни топать!
Сколько ни приглашал Елпанов волостное начальство ночевать к себе в дом, те так и не приехали. Назавтра арестованных увезли в волость. Остальным строго-настрого было приказано никуда не отлучаться из дома.
Погода стояла сухая и теплая, отсеялись быстро, стали пахать пары. К Троице вернулись домой прядеинцы, которые уходили с отрядом Белобородова, и рассказали, что Пугачев двинулся в сторону Казани, что в войске его большие распри. Некоторые в открытую говорили, что это – вовсе не наследник престола Петр Федорович, а царь-самозванец, разбойник и злодей, бежавший из тюрьмы, простой казак Емельян Пугачев.
Вскоре до Зауралья дошла и другая весть: война с Турцией закончена, и войска под командованием генералиссимуса Суворова брошены на подавление мятежа и на поимку Емельки Пугачева. В церквах по всей России попы провозглашали анафему самозванцу.
…Несколько дней в прядеинской пожарнице яблоку упасть было негде.
– Вот тебе и царь-батюшка, Петр Федорович! Мы-то уши развесили, а он, оказывается, первый злодей и разбойник! Считай, сколько плетей заработали, а которые, может, и каторгу…
– Глядите-ко, сам Елпанов под суд угодил!
– Да откупится Петруха, а может, и откупился уж!
– Откупился-не откупился – неизвестно! А вот нам-то плетюганов не миновать – уж это точно…
Через неделю после Троицы из волости прискакал нарочный: вызывали на суд старосту Ермолая Спицына, отца и сына Елпановых, трех братьев Глазачевых, братьев Плюхиных и многих других.
Опять допоздна сидели в пожарнице, даже староста пришел. Ермолай Спицын за считанные дни постарел, и голова его совсем поседела.
– Ну, што будем завтра делать-то, Ермолай Ильич. Поедем в волость али как?
– Придется ехать… Все равно так не оставят! А не ехать – только хуже себе сделаем… Карательный отряд, говорят, в Белослудское прибыл!
– Да че, мужики, раньше смерти-то помирать?! Раз глупость сделали – ответ держать надо, а не распускать нюни!
…Иван Елпанов вернулся через три дня домой: губернский суд присяжных заседателей признал его невиновным. Остальные двадцать восемь прядеинцев ждали суда и приговора.
Прошло несколько томительных дней, и, наконец, судья огласил приговор.
Старосту деревни Прядеиной Спицына Ермолая Ильича и его сына Гаврилу Ермолаевича, 65 и 40 лет, уроженцев деревни Прядеиной, объявить виновными в пособничестве мятежу Емельяна Пугачева и сослать в каторжные работы сроком на десять лет.
Братьев Палициных, Данилу и Осипа Ивановичей, 42 и 37 лет, виновных в разрушении мостов через реку Киргу, сослать в каторжные работы сроком на десять лет.