Флегонт Арсеньевич Арсеньев
Переселенцы
1
Мы на первом перегоне от Яренска к Усть-Сысольску. Уже за полдень. Время холодное, морозное, но тихое. Треск сучка, постукивание дятла в дуплистое дерево, взвизгивание желны — звучно отдаются в воздухе. Солнце светит, но оно не похоже на яркое, лучезарное, ослепляющее солнце, это какая-то медная лепешка катится по краю неба и горизонтальными лучами лениво и тускло освещает уснувшие под снеговым покровом окрестности. Лес такой печальный: густые ветви елей и пихт, опушенные мелкими иголками инея, повисли книзу, макушки сосен как-то растопырились, разрядились, мелкая поросль пригнулась к земле под тяжестью снеговых хлопьев. Холодно и пусто.
Вот послышались глухие понукания и хлопанье гужевого кнута. Вскоре показался из-под горы дорожный возок довольно солидных размеров, обшитый циновками. Его с трудом вытягивали четыре тощих клячи. Ямщик, молодой неуклюжий парень, в шапке-ушанке, в оленьих рукавицах длиною по локоть и белых катанках, сидел на козлах с таким спокойствием, с такою флегматическою ленью, как будто на печке грелся. Возок поднялся в гору. Ямщик прикрикнул на лошадей, они засеменили мелкой рысью и наконец пустились вскачь. Впереди глубокий ухаб; возок врезался в него со всего размаха, угостивши седоков чувствительным толчком.
Из левых дверец возка высунулась голова в папахе.
— Ты что, Абрам, куда? — спросил кто-то из возка.
— А вот посмотреть места. Ведь в зырь, батюшка, едем, так-таки в самую зырь, — отвечал тот, кого назвали Абрамом. — Чай, совсем особливый народ эти зыряне? Эй, ямщик, слышь ты, парень, видал зырян?
— Що надо? — спросил ямщик, обернувшись к спрашивающему и приостановив для чего-то лошадей.
— Да ты поезжай, поезжай! Олух царя небесного; можно и ехамши разговаривать-то. Зырян, мол, видал ли?
— Зырян-те? Для че зырян не видать. Вот приедем на станцу — и будут зыряне.
— Что, чай, занятный народ, а?
— Що?..
— Народ-то занятный, аль нет?
— Ничего; народ — как следно быть, такой же; у меня жена из зырян.
— Хороша?
— Ничего баба.
— Экой пень! Да ты говори толком.
— Чего толком?
— Ничего; ну тя к черту!
И голова в папахе, ругнув ямщика мухомором, скрылась в возке.
Позвольте, господа, познакомить вас с седоками рогожного рыдвана.
В зырянскую сторону, в Усть-Сысольск, в этот глухой отдаленный городок, где нет проезжающих, а есть только приезжающие, тянулся в этом возке со святой Руси на службу ваш покорнейший слуга. Переселение это я совершал по воле различных враждебных обстоятельств, преследующих меня в жизни с удивительным упорством. Правда, имея от природы очень живучую натуру, я легко справлялся с неудачами, хотя они и били меня жестоко с младенчества, с семейного положения, включительно с воспитанием, лицейской жизнью и, наконец, служебным поприщем. Горе меня потом как-то не пробирало до сердца; я приучился изнашивать его дотла и никогда не вспоминать о нем. Вот и теперь, в самую лучшую пору моей молодости, выпал мне жребий ехать на житье в глушь, в затолошь, в леса. И в какое время выпал этот жребий? Когда в русском царстве потянуло свежим ветерком, когда все молодое и помолодевшее, все — жаждущее света и жизни, открыто выступив вперед на бой со старьем и рухлядью, обсуживало с энергиею юношеского пыла вопрос за вопросом и напряженно прислушивалось, как разрешится великое дело освобождения крестьян, бывшее тогда еще в самом начале, в проектах. В такое интересное, полное живой деятельности время тяжеленько мне было оторваться от мест, где всему этому предназначено воочию совершиться, и тащиться в трущобу, на стоячую воду. Но задавшись решимостью никогда не унывать, не падать духом, я ехал не скучая. Я утешал себя мыслию, что в зырянском крае встречу много любопытного в жизни и нравах чуждого мне народа, интересные рассказы о промышленных подвигах которого сильно подстрекали мое любопытство как охотника. Я был охотник, самый страстный, охотник с ранних лет, с детства. Припоминая кое-что прочитанное о зырянском крае, я надеялся найти в нем широкое поприще для охотничьей деятельности. Я так же, как и многие, представлял себе эту сказочную страну, покрытую непроходимо-громадными лесами, в которых на просторе водится рябчик и глухарь, плодится в лесной чаще росомаха и невозмутимо покойно живет косматый медведь. А в болотах, на озерах, на реках — какие должны быть становища лебедей, гусей, уток различных пород… дичи, сколько дичи! — есть развернуться где на воле.
Мои стремления, мысли и надежды вполне разделял спутник мой Абрам, такой же пылкий охотник, ехавший со мною на чужую дальнюю сторону из добры-воли — в качестве прислуги. На личности Абрама мы остановимся подольше.