Абрам вел разговор с рыжим, толстеньким, приземистым зырянином, взгромоздившимся, по обязанности ямщика, на козлы возка.
— Ну, а ложка — как? — спрашивал Абрам.
— Пань! — отвечал зырянин.
— А как — хлеб?
— Нянь.
— Какой, право, диковинный язык! Все слова на одну колодку смахивают.
— Ну, а как сказать: «Дай мне воды и хлеба»? — продолжал любопытствовать Абрам.
— Вай мэным ва и нянь, — отвечал ямщик.
Абрам повторил.
— А ведь просто, право — просто; научусь по-зырянски, приеду домой и буду говорить.
— С кем же ты будешь говорить, коли у нас не знают по-зырянски? — спросил я.
— В том-то и штука-то… Удивляться станут: по-иностранному, скажут, знает, уваженья больше будет.
Проехали еще несколько зырянских станций; на каждой из них давали нам очень аккуратно и проворно лошадей, везли хорошо и скоро. На каждой Абрам беседовал об охоте, ружьях и стрельбе. Чем ближе подбирались мы к Усть-Сысольску, тем больше впрягали лошадей в наш возок, пристегивая их как попало, где по две в ряд, где гуськом, одна за одной. С последней повезли на восьми, с двумя вершниками.
В Усть-Сысольск приехали мы ночью. Возок подкатил к большому довольно красивому дому.
— Куда ты нас привез? — спросил я ямщика.
— К Назар Иван.
— К какому Назар Иван?
— К Назар Иван Сбоев.
— Кто такой Назар Иван Сбоев?
— Хозяин станцы.
Вероятно колокольчик наш был услышан, потому что в доме зашевелились, послышался скрип шагов, стук запора, наконец отворились ворота и кто-то прокричал: «Въезжайте»!
Я выбрался из возка и взошел в чистые, опрятные комнаты, чересчур роскошные для станции. Едва я успел пообогреться и спросить самовар, как явился Назар Иванович Забоев, хозяин дома и содержатель станции. Это был мужчина среднего роста, лет сорока пяти, плотно сложенный, чернобородый, с правильными резкими чертами, подходящими более к жидовскому типу, нежели зырянскому. Он пощелкивал кедровые орешки, скорлупу от которых чрезвычайно ловко выплевывал в кулак.
— Купец Забоев, здешний; просим познакомиться, — проговорил он частоговоркой и, откашливаясь, как будто у него першило в горле.
— Очень рад, Назар Иванович; прошу не оставить вашим вниманием; не стеснил ли я вас своим приездом: это, кажется, ваши домашние комнаты?
— Да, мы здесь живем, и приезжающие останавливаются, потому — станция… содержу; а вы писали… для вас квартира нанята.
Действительно, недели за две до отъезда моего в Усть-Сысольск я писал к господину, под начальством которого обрекла меня судьба служить, о приискании квартиры и потому очень обрадовался, услышавши от Забоева, что просьба моя была исполнена. Подали самовар.
— Не угодно ли чайку напиться вместе? — предложил я Забоеву.
— Нет; былое дело, благодарим; да и поздненько, на боковую пора; спокойной ночи-с!
Забоев откланялся; я принялся за самовар. Явился Абрам.
— Что, Абрам?
— Ничего; все выносили. Вы слышали, квартира нанята?
— Забоев сказывал; а ты как узнал?
— Да работник его сказывал; здесь приезжий-то на диво, так все про него знают.
— Не расспрашивал — хороша ли?
— Хорошая, говорит, только внизу; хозяйка Дьяковой прозывается; такая, сказывают, хлоп баба, что на поди!
На другой день отправились мы с Абрамом осматривать квартиру.
Город погружен был в сугробы снега; но чистенькие домики, правильные и широкие улицы, высокая местность, произвели на меня приятное впечатление. Пройдя вдоль главной улицы, мы повернули к собору и вышли на берег. Здесь нам указали дом чиновника Дьякова, серенькое двухэтажное здание. Мы поднялись наверх и взошли в прихожую; звонка не было, двери не заперты: в Усть-Сысольске жили по простоте, нараспашку.