Нас встретила хозяйка, женщина лет под пятьдесят, но чрезвычайно свежо сохранившаяся; заметно было, что в свою молодость она принадлежала к весьма красивым особам.
После я узнал, что Николай Иваныч Надеждин, когда-то сосланный в Усть-Сысольск, вывел ее в своем рассказе, напечатанном в «Утренней заре». Там он называл ее хорошенькой, бойкой зыряночкой; но в настоящее время бойкая зыряночка представляла очень увесистую фигуру.
— Слышала, батюшка, что вы приехали, — заговорила хозяйка, усадивши меня в гостиную; от Забоева прибегали сказать ранехонько: жилец, говорят, ваш приехал, чтоб квартира была готова. Сами ведь в комнатах-то живут, для станции особого помещения нет, ну и стесняются чужим человеком. Пожалуйте посмотреть.
Спустились вниз. Комнаты оказались низенькие, но чистенькие, кухня особо — через сени; мебели довольно; на первых порах, принимая в соображение дешевизну: четыре рубля в месяц с дровами, — жить можно.
— Вот с Богом и переезжайте: комнаты натоплены и вымыты; только уговор лучше денег: у вас собачка, говорят, есть, чтоб курок моих не гоняла; этого я не люблю; да человек у вас есть, чтоб в огород ко мне не ходил — морковь да брюкву таскать, да чтоб он неприличных слов вслух не произносил, дочка у меня, нехорошо для девушки.
— Будьте покойны, сударыня: собака моя ходит только за лесными курками, а домашних не трогает, да и курки ваши теперь еще не гуляют, и морковь ваша и брюква, полагаю, еще не растут, потому что в огороде вашем на сажень снегу; что же касается до неприличных слов, то мы их никогда не говорим, да и у девушки ушки золотом завешены.
— Да ведь это я, батюшка, на всякий случай, так для переду сказала, потому в прошедшем годе был у меня постоялец, тоже с своей прислугой жил; наказание!.. Лакеишка его все повытаскал из огорода, и такой ли мерзавец: что ни ступит, то скверное слово во все горло; а тут Оленька у окошка, нехорошо.
В тот же день мы совсем перебрались на квартиру и устроились хозяйством, как следует.
Дня через три Абрам подозвал меня к окну.
— Посмотрите-ка, батюшка, сюда, поправее вот этой избенки, что стоит на берегу, видите на той стороне ельник — это место островом врезывается, потому — реки его окружают со всех сторон: отсюда — Сысола, левее — Вычегда, а там, за островом, — Потеряй. Все это пространство по веснам заливается водою. Смотрите потом дальше, прямо, — видите — черная такая полоса, это темные, растемные леса, и конца, говорят, этим лесам нет, и живут в этих лесах всякое зверье и всякая птица лесная; теперь смотрите-ка налево, видите — кусточки-то ракитовые — это Вычегда около них течет, большая, говорят, река и дюже рыбистая; а в ракитовых кусточках этих белая куропать по зимам держится, думаю, туда с ружьишком накатить.
— Откуда ты всю эту географию узнал, Абрам?
— Здешние сказывали, расспросил. Здесь народ важнеющий, простой и словоохотный. Меня уж приглашали лесовать: все, говорят, тебе покажем, всем здешним охотам научим, по хорошим местам выводим. На первой неделе великого поста партия собирается дней на пять; я бы с ними пошел, берут, и лыжи обещали.
— Что же, с Богом; только вынесешь ли ты эту охоту? С непривычки будет тебе трудненько тянуться с зырянами.
— Ничего не трудно: на лыжах я хожу уж верно не хуже их, ночевки-то лесные знаю: приваживалось под небом ночевать, а у них для этого, говорят, избушки понаделаны. Котелок с собой возьму, компас, чтоб не заблудиться. Непременно пойду: надо же научиться здешним охотничьим порядкам.
Решено было на первой неделе поста, до которого оставалось еще дней двенадцать, отправиться Абраму с зырянскими охотниками в лесовье.