Молодость со временем забывает утраты и заново обретает силу, бодрость духа и ощущение радости бытия. Уилмэй вернулась в прежнее состояние, смотрела на жизнь яркими синими глазами, каталась на пони, училась плавать и даже фехтовать. Раньше она не интересовалась французским языком, однако теперь болтала на нем, причем весьма бегло.
— Сейчас она в переходном возрасте, — говорила мне иногда Берта. — Но со временем я начну подумывать о… — Берта делала многозначительную паузу. — Красота, четыре тысячи фунтов годового дохода и самая ласковая душа на свете. Она должна сделать хорошую партию.
— Тебе бы на аукционе работать, — заметил я. — Но имей в виду: в характере Уилмэй нет ничего светского.
— У меня тоже нет, — парировала Берта. — Зато у нее много здравого смысла.
— Подожди, по крайней мере, пока она подрастет.
— Разумеется, я ни словечка ей не скажу до той поры, господин опекун.
— Во всяком случае, я не хотел бы — когда придет время, — чтобы, пускай самая блестящая, какая-то партия была ей навязана.
— Ты ничего не понимаешь, — вздыхала моя сестра, — да и ребенку нет еще шестнадцати. Так что пока не забивай свою опекунскую голову подобными проблемами.
Шестнадцатый день рождения Уилмэй мы отмечали вместе в доме Берты. Нас было трое, и больше не было никого. Много раз нам доводилось обедать втроем, но этим вечером впервые все было иначе — совсем иначе.
Глава VII
— Миссис Энтерланд сейчас спустится, — сказал Картер, распахивая передо мной дверь гостиной.
Картер и миссис Блэйд служили теперь в доме моей сестры. Картер — дворецким, а миссис Блэйд — горничной Уилмэй и одновременно домоправительницей и экономкой. К тому же она времени от времени исполняла доверительные поручения моей сестры. Берта считала ее настоящим сокровищем.
Я провел несколько минут в гостиной, заставленной уймой модных вещей, как старинных, так и современных, и как две капли воды похожей на все остальные гостиные предместья Мейфэр.
Появилась Берта. У нее был таинственный вид, словно она была чем-то очень довольна, что было истинной правдой. Выглядела она гораздо моложе тридцати пяти, что, увы, было неправдой. Она ласково потрепала меня по щеке, поцеловала и воскликнула:
— Эдвард, у нас для тебя есть сюрприз!
— Неужели? — отозвался я. — Тогда, конечно, тебе не нужно приносить извинения.
— Ну уж и не подождать минуточку. Все стало известно только в последний момент. Ну вот, чуть не выдала секрет.
— Выдавай уж. Ты не успокоишься, пока не выложишь все. Между прочим, ненавижу всякие сюрпризы. Какой-нибудь чертик выскакивает из коробки — хлоп! — и все смеются. На мой вкус, все это пошло.
— Но этот сюрприз совсем другой. Он красивый!
— Ладно уж, посмотрим. Ну а как Уилмэй? Где она?
— С Уилмэй все в порядке, она очарована твоим подарком.
— Ты спрятала ее за шторой или еще где? Она выскочит и будет смеяться. Самое ужасное — что вы обе решите, будто это забавно. Когда же ждать вашего сюрприза?
Картер объявил, что обед подан.
— Уилмэй, да будет тебе известно, слишком скромна для глупых забав. Пойдем в гостиную, и ты сам все узнаешь.
В гостиной возле стола стояла Уилмэй, но это была совершенно другая Уилмэй. Раньше она носила волосы распущенными, теперь они были уложены по последней моде. Раньше к таким обедам она одевалась в полудетские платья. Теперь на ней был вечерний туалет, сшитый на заказ: белое длинное платье с глубоким декольте. Нитка жемчуга, которую я подарил Уилмэй, обвивала ее шею. Она казалась одновременно смущенной и довольной. Увидев меня, она улыбнулась и покраснела. Я почтительно склонился перед ней, поцеловал ей руку, как взрослой даме, и почтительнейше попросил позволения поздравить мисс Эмори с днем рождения.
Уилмэй церемонно поблагодарила меня за жемчуг. А когда мы сели обедать, она взяла на себя обязанности хозяйки. Берта и я уселись по обе стороны от нее.