Дорис разрыдалась.
— Не плачь, — сказала старуха.
— Боб хороший, — сквозь слезы бормотала Дорис. — Не позволяйте, чтобы так случилось на самом деле! Измените его будущее. Вы ведь не знаете его, иначе бы сразу же все изменили. Вы сказали, что можете. Я отдам вам все, что у меня есть, но пусть он живет.
— Ты отдашь мне свою красоту, свою молодость, свою жизнь?
— Все, что хотите! Все!
— Мне нужно не это, — сказала старуха. — Мне нужно нечто другое. Отдай мне свой чудесный голос, разум и память, и я сделаю так, как ты желаешь. — Она протянула тощий палец, стукнула Дорис по лбу и прошептала ей на ухо:
— Ты не боишься лишиться рассудка?
Дорис побледнела, но кивнула.
— Тогда изменится и моя жизнь, — с трудом проговорила она.
— От этого изменится жизнь всех — разумеется, косвенно и не так сильно. Так ты согласна поменяться с ним судьбой?
— Да. — Дорис задумалась, а потом разразилась вопросами: — Бабушка, кто вы такая? Почему вы в красном, почему призвали меня сюда? Я хотела бы, чтобы все оказалось сном. Почему вы такая злая? Ужасно злая!
Но Дорис не получила ответа. И старуха, и костер, и огромные темные холмы уже с трудом различались во тьме и постепенно исчезли.
Два немолодых человека — один в белом халате, другой в форме военного летчика медленно спускались по широкой лестнице. Оба молчали. Маленький рыжеволосый мальчик, как обычно, ждал их в вестибюле.
— Дорис стало лучше, папа? — спросил он нетерпеливо. — Она тебя узнала? Она будет жить?
Не было смысла скрывать от него правду — рано или поздно он об этом узнает.
— Да, Боб, — ответил полковник, — она будет жить. Но эта травма головы… Он проглотил конец фразы со звуком, похожим на всхлипывание, и замолчал.
Мальчик задумчиво посмотрел на отца, и на лице его появилось испуганное выражение.
— Не надо, полковник, — вмешался доктор. — Предоставьте это мне. Я сам скажу мальчику правду.
II
Последняя просьба Гунникала
Майор Гунникал, дядя Дорис, был замечательным стрелком и прекрасным товарищем. Мы, его друзья, уважали его за честность, за то, что он никогда не лицемерил и ни перед кем не заискивал.
Правда, нашелся все-таки один человек, который обвинил майора в злом умысле за то, что он, любивший все обставлять со вкусом, позволил себе умереть в загородном доме своего приятеля, хотя приглашен был не для этого. Я мог бы заметить, что майор Гунникал был знаком с сэром Чарльзом достаточно хорошо, чтобы позволить себе такую вольность в его доме. Можно добавить, что это один из несчастных случаев, которые могут произойти с каждым. И сам майор не мог не только подготовить свою кончину, но даже предугадать ее.
Но я предпочитаю рассказать, как все произошло, что может пролить свет на эту драму.
В тот вечер, последний в его жизни, майор Гунникал ждал ужина и грелся в своей спальне, стоя спиной к огню, зная, что если спине тепло, то и всему телу тепло тоже. Он боялся простудиться. У майора Гунникала было больное сердце, хотя по его внешнему виду невозможно было это сказать. Он был рослым и казался крепким. Волосы его лишь слегка посеребрила седина. Лицо, тронутое тропическим загаром, выглядело свежим и здоровым, хотя от природы отличалось бледностью. Отличительной чертой майора Гунникала была прямота, стремление поступать правильно в любом случае, даже если ему это было нелегко, и уже не думать об этом впоследствии. Его недостатком была вспыльчивость.
В настоящий момент он размышлял о себе, что случалось крайне редко и весьма его озадачило. Его тяготило какое-то неясное предчувствие беды, невеселые думы роились в его голове, и он пытался отогнать их.
«Это все из-за нервов и потому, что я слишком много курю. Завтра я съезжу в город, пусть старина Питерсон пропишет мне что-нибудь. Через день я стану свежим как огурчик. Наверное, печень расшалилась. И зарядкой на улице не займешься из-за проклятого мороза. Да, это печень. А что же еще?» — говорил себе майор.
Переодеваясь к ужину, он медленно и отчетливо произнес: «К черту предчувствия». Но ему не удалось избавиться от странной тяги к умиротворению, от печали и желания всех прощать. Спустившись к ужину, он встретил в гостиной только одного человека, Кеннета. Они не ладили между собой. Накануне в курительной майор искреннее восхитился бесхитростным рассказом молодого, неизвестного писателя о солдатской жизни. Кеннет, искушенный в литературе, заявил, что восхищаться здесь нечем, потому что рассказ явно слабоват.