Но такого ведь не бывает, с отчаяньем думала Ирина. Не бывает, но есть, отвечало ей внутреннее «я», тот самый глубинный голос, который определяет сущность человека. Наверное, его и называют душой. Он-то как раз и пропал у Павла в последнее время, отчего и пошли все проблемы. Выходит, Тимка прав – кто-то украл у его отца душу…
8
Раньше Павел часто вспоминал свое детство, особенно глядя на сына. Когда он сам переживал нынешний возраст Тимки, они с матерью обитали на рабочей окраине Москвы. Отвратительное, надо сказать, было место: какие-то серые пустыри вокруг блочных двухэтажных домов, переполненные мусорные ямы, раскисающие в период дождей дороги. Впрочем, тогда окружающее воспринималось иначе. Удивительно, но факт: все мальчишки, в том числе Павел, чувствовали себя как рыба в воде среди этих жутких трущоб, на этих запущенных пустырях. Сколько игр переиграно, казавшихся тогда страшно интересными, а теперь, как взглянешь издалека, на удивленье тупых и диких. И негигиеничных! Павел задним числом содрогался, вспоминая пропускаемый меж пальцев серый песок с кладбищенских холмов, ребра сдохших собак, заменяющих в игре изогнутые казацкие сабли, всякое барахло со свалок, окружавших их родные дома. Поранившись, ободравшись в этих не по дням, а часам растущих помойках, просто стирали грязной ладошкой кровь – и никаких тебе уколов от столбняка!
Мать Павла была ограниченной женщиной – впрочем, тогда она тоже представлялась ему совсем в ином свете. Прежде он очень любил мать, вероятно, от этого и не замечал ее очевидных недостатков. До самого последнего времени не замечал. Лишь этим летом, беспристрастно поразмыслив над прошлым, Павел сделал четкий и непредвзятый вывод: жизнь его матери была столь же серой, как завершивший ее могильный холмик. Тот самый, куда он систематически приходил до тех пор, пока его жизнь в корне не изменилась…
Мать была женщиной низких духовных запросов, работящая, робкая и пугливая. Мещанство – вот кодовое слово, вкупе определяющее все ее шитые салфеточки, стирки со щелоком, рассыпаемые вдоль плинтусов порошки от тараканов, побелки потолков с помощью зубного порошка… и так далее, и тому подобное. Мать была настоящей мещанкой, беспрестанно заботившейся в сущности ни о чем. Правда, она вырастила его, но если бы не чудесное превращение, на которое он набрел случайно, вся жизнь Павла должна была оказаться сплошным прозябанием. Вот об этом его мать не думала: для чего растит сына, будет ли он счастлив, когда вырастет. Сама она привыкла довольствоваться крохами жизненного пира: несмотря на постоянный труд, зарабатывала мало денег, не стремилась выделиться среди подружек, таких же мещанок, как она сама. Даже о внешности своей не заботилась. Рано овдовев (Павел вообще не помнил отца), преждевременно записалась в старухи; волосы стала свертывать пучком, не носила туфель на каблуках и навсегда вросла в один и тот же коричневый жакет, в котором и теперь стоит как живая перед глазами…
Павел сморгнул: он не хотел подолгу думать о матери, но ее образ словно караулил минуты, когда ему случалось расслабиться. Вероятно, так сказывалась привычка, рефлексия чувств.
И со школой было нечто подобное. Он точно помнил, что любил свою школу, но если посмотреть на нее из сегодняшнего дня – да это же просто тоска зеленая! Чего стоили одни сборы макулатуры и особенно металлолома, изобильно водившегося в уже упомянутых ямах. Как убивались они, мальчишки, с этим металлоломом, как, словно муравьи, тянули на спину непосильные ноши! Наверное, сейчас у многих его однокашников из-за этого болит спина. У Павла пока не болит, но, как говорится, песня еще не спета – в старости все поврежденья вылезут наружу. А ради чего старались? Исключительно за похвалу, за право чувствовать, что делаешь что-то правильное, хорошее … то есть за воздушные замки, которых на самом деле не существует.
Если вспомнить учебу, тоже не выудишь из памяти ничего утешительного. В школе не велось никаких дополнительных предметов, а обязательные преподавались на невысоком уровне. Сами учителя, хотя среди них были примитивно-добрые, интеллектом отнюдь не блистали. Школьный инвентарь вопиюще нуждался в обновлении: даже мяч, который они с непонятным теперь удовольствием гоняли по школьному двору, всегда оказывался наполовину сдут. Там внутри была повреждена камера, и вместо того чтобы купить новый, физкультурник из года в год выводил команды разыгрывать этот вечно мягкий мяч.
В общем, детство выпало Павлу самое незначительное. Но вот странно! – он понял это недавно, где-то около месяца назад. Раньше, много лет, Павел считал свою жизнь счастливой – наверное, потому, что просто не было времени остаться наедине с собой, поразмыслить о собственном существовании. После школы учился в техникуме и одновременно подрабатывал на жизнь, потому что пенсии матери не хватало даже на самое необходимое. Вскоре мать умерла, а в жизни Павла появилась Ирина, и вслед за ней – Тимка. Думаете, легко дорастить ребенка хотя бы до десяти лет? Легко, наверное, если все у вас идет как положено: вы оплачиваете ясли, потом детсад, потом отдаете сына на школьную продленку, а летом посылаете в лагерь. Жена стирает ему и готовит, покупает необходимые вещи, сидит с ним во время болезней – все! Остальное идет само собой, не требуя вашего участия. Но они с Ирой, когда завели ребенка, придумали столько лишних дел, что всю свою жизнь поставили с ног на голову. Ладушки-ладушки… полетаем к потолку… кто сводит малыша в парк?.. пора учить буквы… поедем, сам выберешь подарок ко дню рождения… и так далее, и тому подобное. Уф, как он, Павел, от всего этого устал, хотя осознал свою усталость, как ни странно, совсем недавно. Видимо, она в нем копилась, копилась и наконец выплеснулась из подсознания. Зато уж теперь его в этот хомут больше не запряжешь – хватит, поездили...