Но иначе и не может быть, решил Тимка: раз в его жизни случилось несчастье, то и все вокруг должно измениться. Пахучая свежесть, разлитая в воздухе, обостряла чувства. Осеннее запустение вокруг словно нашептывало, как трудно будет идти, как бесконечна дорога и как сосет сердце одиночество странника. На выцветших глазах старушки-платформы блестели слезки дождя…
С Тимкой бывало так, что все придуманное им словно оживало и начинало действовать самостоятельно, иногда враждебно по отношению к Тимке. Мама называла это «потерять грань между фантазией и действительностью» – так она объясняла однажды врачу. А врач ответил: «У мальчика чересчур развито воображение». Он обещал, что это «пройдет вместе с детством». Но ждать, когда пройдет детство, еще очень долго…
Тимка поежился: один посреди быстро надвигающейся ночи, он был сейчас беззащитен от своих собственных мыслей. Вот придумает что-нибудь такое, чего сам испугается, – кто его будет успокаивать?.. Кто объяснит, что все это просто выдумки?..
К тому же сегодня дело обстояло не как всегда. Ведь злые силы, похитившие папу, должны догадываться о том, зачем вздрагивающий от страха мальчик идет сейчас в темноту по скользкой от вывороченной глины тропинке… Наверняка они не упустят случая ему навредить!
Тимка вошел в облетающую березовую рощицу и замер: со всех сторон к нему тянулись узловатые руки леших в широких лоскутных рукавах, пляшущих на ветру. От них так и сыпались круглые листочки-заплатки – лимонные, желтые, буро-коричневые… А с намокшей бересты вдруг глянули опасные лукавые глаза: круглые, как сучки на стволах, и прищуренные, как трещины коры. Вслед за ними обозначились бледные ухмыляющиеся рожи, иссеченные пепельными морщинами. Тимку обступили лешие: дразнясь и кривляясь, вся свора вразнобой галдела о том, что он никогда не найдет своего папу:
- Не найдеш-шь! Не найдеш-шь! Только с-сам к нам попадеш-шь! – свистяще выкрикивали они, словно детскую дразнилку, тут же подхватываемую ветром. И пока Тимка бежал, пытаясь вырваться из их круга, она на разные лады свистела в ушах.
- Что вам от меня надо? – наконец спросил он.
- Ровным с-счетом ничего, кроме только одного, – продолжали дразниться лешие; они начали еще и приплясывать в такт, дергаясь всем своим деревянным телом.
Наконец один из них сказал без рифмовки:
- Если ты с-сейчас повернеш-шь назад, мы с-соглас-сны тебя отпустить подобру-поз-здорову… С-сядешь на электричку, уедеш-шь домой!
- Уедеш-шь! – довольно подхватила вся свора.
- Но ес-сли будеш-шь упорс-ствовать, не ж-жди пощ-щады!
- Для чего вам надо, чтобы я уехал? – спросил Тимка.
Но он и сам уже это знал. Стремление леших вернуть его обратно подтверждало его прежние предположения. Эти лешие или похожие на них существа действительно похитили папу и теперь держат его в плену. Потому-то им и не нравится, что Тимка вышел на поиски.
- Все равно найду, – вслух сказал Тимка.
Тут же налетел ветер; лешие скрипели своими деревянными суставами, били в ладоши, свиристели и улюлюкали на все лады. В этой мешанине звуков было много разных оттенков, от грубой угрозы до пронзительной жалобы. Но и то и другое одинаково бросало Тимку в дрожь. Неизвестно еще, что страшнее: встретить в лесу огромного великана или уродливого карлика…
- Я вас не боюсь! – в отчаянии крикнул Тимка.
- Не боиш-шся? – повторили лешие. – Иш-шь ты, какой кураж-жливый! Покружиш-шь теперь по лесу, поищ-щеш-шь выход!
Острый сучок цапнул Тимку за плечо, по щеке хлестнула мокрая ветка – лешие перешли в наступление. Надо было немедленно сделать что-то такое, что должно вызволить из их скрюченных рук, похожих на лесные коряги. Когда Герде в ее странствиях повстречались снежные чудища, она читала «Отче наш»... Если бы Тимка знал эту молитву, он, наверное, тоже смог бы отбиться от леших. Но он знал только первую строчку: «Отче наш, иже еси на небесех…» – вот и все, что он запомнил, когда молилась бабуля.
Но оказалось, хватило и одной этой строчки. Внезапно Тимка почувствовал, что вокруг него пустое пространство: коряги убрались прочь, унося на сучках клочки его школьной курточки. Он поддернул портфель повыше на сгиб локтя, чтобы можно было зажать пальцами уши, и бросился со всех ног сквозь приглушенные теперь завывания. Он бежал, боясь заблудиться: ведь лешие грозились не выпустить его из чащи! Однако вскоре деревья стали редеть, впереди возник знакомый холмик, от которого начинался спуск прямо к дому бабули, которая жила на краю деревни.