Живые и мертвые… Тимка смотрел на фотографии, охваченный какой-то важной, не додуманной до конца мыслью. А жив ли его настоящий папа? Вдруг те, кто его украл, потом убили его, чтобы он никогда уже не смог вернуться домой? Герда спрашивала у цветов, побывавших под землей, нет ли там Кая. Но это сказка – а вот если спросить у фотографий? Ведь прадедушка Тимофей и мамина мама тоже «побывали под землей»!..
Тимке пришло в голову погадать с иглой и хлебным шариком, как когда-то предлагали бабуле. Конечно, это нехорошо, не зря она тогда отказалась. Но потом он попросит прощения, а сейчас ему просто необходимо узнать, что папа жив. Если он этого не узнает, у него просто сердце лопнет от страха и неизвестности.
Дрожащими руками Тимка достал из комода деревянную, поеденную жучком шкатулку, где у бабули хранились принадлежности для шитья. Откинул крышку, отмотал самых толстых ниток и продел сложенный вчетверо жгут в ушко большой иглы, которую бабуля почему-то называла цыганской. Потом поискал хлеба: на столе, под салфеткой, лежала початая серая буханка, какие всегда продавались в здешнем магазине. Странный какой-то хлеб, не поймешь, черный или белый. Но сейчас Тимке было все равно: он слепил хлебный катышек, проткнул его кончиком иглы, потом взобрался на стул и с замирающим сердцем подвел свою странную удочку к первой фотографии. Что сейчас будет – подтвердит ли хлеб, что прадедушки уже нет в живых?
Сперва хлебный шарик танцевал как попало – непонятно было, что думать. Потом Тимка сообразил: у него просто дрожат руки. Пришлось сделать над собой усилие, унять дрожь, крепче ухватить нитку. Тогда шарик вовсе остановился. Но вот вроде рука почувствовала движение…
Ему хотелось зажмуриться и ни на что не смотреть – ни на хлеб ни на фотографии. Но как только Тимка прикрыл глаза, перед ним тут же побежали поезда, перелески, поля с высокими стогами… Он попросту засыпал на стуле. Ни за что б не поверил, что может спать, не узнав, жив ли папа!
Тимка вздрогнул, когда нитку в его руке повело из стороны в сторону – поперек, «как лежит покойник». Он чуть не свалился со стула от сильных чувств. Прадедушка, перед лицом которого из стороны в сторону покачивался хлебный шарик, взглянул на правнука с осуждением – мол, говорила тебе бабуля, чтобы ты этим не занимался! Небось, ей не меньше хотелось узнать, вернется ли ее муж живым с войны. А вот выдержала, не стала «пытать судьбу»! Человек своим чувствам господин: во что верит, того надо крепко держаться…
- Прости, прадедушка, – вслух сказал Тимка. – Только я, раз уж начал, спущу хлебушек еще… Всего три разочка, не больше!
Надо было проверить действие хлеба на бабушке, маминой маме, пропавшей в молодости в далекой Сибири. Потом на ком-нибудь из живых… А потом будет самое страшное – узнать про папу!
Вот оно, юное бабушкино лицо. Глаза не только грустные, а еще как будто и удивленные: что, мол, со мной случилось, почему так несчастливо сложилась жизнь? Ведь я любила, а меня бросили. И потом еще это дерево, рухнувшее как раз в тот момент, когда мы с подружкой измеряли ширину делянки… Если бы не оно – будь спокоен, я дождалась бы твоего дедушку! Уж я бы сама его разыскала, коли он начисто про меня забыл…
- Искать трудно, – покачал головой Тимка.
- Когда любишь, найдешь, – беззвучно пообещали бабушкины губы.
- Значит, и я?..
- А то как же… И вот еще что: разыщи уж кстати и деда…
- Я его никогда не знал! – встрепенулся Тимка. – И потом, сначала мне надо найти папу!
- Одно с другим вяжется, – загадочно сообщила бабушка.
- Лучше скажи, что ты знаешь о папе?..
Но она уже снова закаменела лицом, как до разговора, и выглядела теперь не больше чем фотографией. Тимка опустил на уровень снимка иглу с хлебной насадкой. Ну надо же – тоже качается поперек!
Теперь наступила очередь живых. Закусив губу, Тимка подвел свою удочку к общему семейному снимку и задержал возле маминого лица. Через секунду хлебный шарик подпрыгнул вверх-вниз, как «растут и ходят живые». Перемещая его к лицу бабули, а после к своей собственной счастливой физиономии, Тимка вновь и вновь убеждался – качается вверх-вниз!
Потом он подумал, что сейчас ему понадобится все мужество, какое в нем только есть, и даже гораздо больше… Сбоку наплывало смеющееся папино лицо; стоит лишь сдвинуть нитку в сторону, и все станет ясно… Но легко ли решиться на этот последний шаг?.. А вдруг хлеб покажет самое худшее?!
За дверью послышались приближающиеся шаги бабули. Значит, теперь или никогда!.. Тимка закрылся свободной рукой, приставил к глазам растопыренную ладошку, из-под которой косил, как зайчонок, на свою иглу с хлебом...