Дрожащими пальцами Валя покрутила диск. Хоть бы старуха оказалась дома! Милая, дорогая старуха – твой голос сейчас как глоток свежего воздуха, как сигнал из прошлого мира детей, палаток и рюкзаков – мира утерянного, неповторимого счастья…
- Алло, – густым женским басом отозвались на другом конце провода.
- Кира Михална? – встрепенулась Валя. – Здравствуйте, Кира Михална, это я, Валя!
- Что с тобой, Валентина? – вскинулась чуткая старуха. – Ты словно колом подавилась! Что-то произошло?
- Нет, все нормально, – еле выговорила она. – Вам показалось. Я только хочу сказать насчет похода…
- Что – насчет похода? Какие-то изменения?
- Будет автобус, Кира Михална. Я заказала в Мосагентстве в кредит. Так что будет автобус, прямо к нашему клубу…
- Валентина, ты что, белены объелась? – возмутилась старуха. – Чем мы будем этот кредит оплачивать?
- Кирочка Михална, – быстро заговорила Валя, боясь, что сейчас Алишер скомандует отбой. – Вы не волнуйтесь, я договорилась, они дадут нам автобус. Не удивляйтесь, когда увидите автобус! Дети поедут на автобусе, раз уж его дали в кредит. И я с ними. Остальное все как договорились, только автобус…
- Заканчивай, – тихо предупредил Алишер.
Хоть бы старуха расслышала на другом конце провода его голос! Но на это не стоило надеяться – она и так была глуховата.
- До свиданья, Кира Михална. Значит, не удивляйтесь, что на автобусе… до свиданья!
- Погоди, Валюша…
Но в ушах директора клуба уже звучали короткие гудки.
24
Артур Федорович сидел у себя в комнатке, рассуждая о своей незадавшейся судьбе. Смолоду он мечтал о славе, которая так и не посетила его – даже кратковременным визитом не осчастливила. Всю свою молодость он проездил с гастролями по периферии (в крупные города не приглашали), приобщал к искусству население страны, соблазнял со скуки провинциальных девушек. Тогда он был хорош собой, еще не помят жизнью, а главное – не отмечен той склонностью, которая появилась у него потом на основе любви к античной культуре. Ну и еще, признаться, было желание подняться выше природы, совершить некий выверт над собственным естеством. В театре тогда об этом ходило немало слухов: сплетничали, что такой-то народный и такой-то заслуженный… Он хотел подражать осиянным славой, по дешевке приобрел порочную склонность, угрызения совести, отсутствие семьи. В результате остался один как перст.
Собственно говоря, изначально им двигало тщеславие. Он и имя себе в молодости сменил, Александра на Артура. Казалось, среди бесчисленных Александров легко затеряться: зрителю будет трудно выделить его из прочих, численность которым легион. Правда, были еще Пушкин, Гончаров, Грибоедов, с честью выдержавшие конкуренцию своих одноименных соплеменников. Но куда ему до великих! Как говорится, что позволено Юпитеру, не позволено быку…
Снедаемый жаждой перемен, Артур-Александр и отчество хотел переделать на западный лад, с Федоровича на Теодоровича. Но тогда у него умер отец, и намерение осталось неосуществленным. Ну, а если бы бывший присяжный поверенный Федор Матвеевич Неведомский скончался позже, разве такая замена не должна была нанести ущерб его памяти? Ведь если разобраться, каждый, меняющий отчество, в какой-то степени отказывается от своего отца.
Хорошо, что он тогда одумался, хоть одна крупная ошибка в жизни прошла стороной. Хоть перед отцом он не повинен. Да и как бы это сейчас звучало: Артур Теодорович? Многие без того принимают его за немца – говорят, он похож на Гете.
С нижнего этажа приглушенно доносились крики колесом ходящих на перемене мальчишек. Можно было сойти по лестнице, чтобы оказаться в эпицентре их возни. Старикам интересно наблюдать ребячьи штуки-выверты… Но он уже устал пожирать глазами веселящихся детей, не имея силы духа приблизиться к ним, даже с самыми лучшими намерениями. Потому что они не желали видеть Артура Федоровича своим старшим другом, отвергали его психологическую помощь, не успев испробовать. Может быть, они чувствовали, что он позволяет себе думать о них особым образом?.. Говорят, интуиция больше всего развита у животных, а в следующую очередь – у детей, несмотря на то, что они доверчивее взрослых.
Как бы там ни было, Артура Федоровича избегали в школе все: не только мальчишки, но и девочки, относительно которых он ничего такого не думал. Они тоже не обращались к нему как к психологу. Естественно, на работе так долго не продержишься. Вот и получается, что жизнь дала трещину по всем швам: на сцене он больше не играет, из драмкружка в Центре вылетел, здесь тоже не ладится... Это у Гете всегда все было в ажуре: юная жена в восемьдесят лет, слава и прочее. А у него одни поздние сожаления об ошибках, которые уже невозможно исправить…