Потом дед вытащил из кармана кошель и подозвал Павла:
«Иди к деду, дам тебе денежку!» И протянул ему несколько турецких монет.
А он нерешительно приостановился — поглядеть, такой ли этот дед хороший, как дед Гаврила?
Мать сказала: «Ступай! Видишь, дедушка дает тебе денежки!» И он подошел.
Потом подбежал к матери и, отдавая ей деньги, сказал:
«На, Пепо! Только не потеряй! Пусть дед Гаврила поглядит, что я получил».
Мать взяла деньги и шепнула: «Ступай сейчас же к дедушке и поцелуй ему руку!»
И дед крикнул, чтобы он шел к нему.
Павел осмелел, опять подошел к деду, и тот угостил его очищенными орехами.
Увидев его возле деда, бабушка Гоша крикнула: «Вот сейчас ты хороший мальчик! И я люблю тебя! А ты, Петра, не смей больше портить ребенка и давать ему титьку. Не то худо будет!»
«Не дам, пока спать не ляжем!» — ответила мать.
В тот вечер все долго сидели за ужином. Он стал приставать к матери:
«Пойдем спать!»
Тогда тетка отнесла его в дом к своим детям. И он только утром увидел, что матери рядом нет.
«Пойдем к Петре», — сказала тетка и взяла его за руку.
Когда они вошли в дом, он сразу увидел свою мать. В очаге горел огонь, над ним на цепи висел котел, полный ракии. Бабушка Гоша половником наливала в котел мед и, как только он растворялся, подливала еще.
Тетка, входя с Павлом, сказал его матери:
— Доброе утро! Слушай-ка, Петра, дай нам немного медовой ракии! Пойди, Пайо, поцелуй бабе Гоше руку!
И мать тоже сказала: «Поцелуй бабе Гоше руку!» После чего бабушка усадила его к себе на колени, поцеловала в щеку и сказала дочери:
«Видишь, какой он хороший мальчик? А ты его портишь! Поганишь мне ребенка! Я его люблю, и если ты хоть раз дашь ему титьку, я так тебя изобью, что век не забудешь!»
Потом бабушка Гоша налила половником чашку медовой ракии, добавила туда еще меду и подала тетке Андже. А та стала потчевать его, Павла.
Но он не захотел даже попробовать!
Весь этот день тетки совали ему грецкие и волошские орехи, пичкали бобами, рыбой, давали пить вино, и он провел все время без матери, среди родичей. Но когда пришел вечер, ему снова захотелось пососать материнскую грудь.
Тетки просто замучились, отвлекая его.
А дед хитрил, подсовывал мелкие монетки.
Мать же всячески отговаривалась, уверяя, что боится бабы Гоши.
Все над ним смеялись и обманывали, пока он не заснул. И тогда его отнесли в клеть.
На следующий день, вспоминал Павел, тетки над ним смеялись, говоря, что он во сне все искал мамкину титьку.
«Я так и знала, — сказала одна из них, — и надела кожушок да еще застегнулась на все пуговицы!»
«А я всю ночь спала на одном боку, — сказала мать, — все ребра отлежала, не смела к нему повернуться».
Тут пришли два его дяди и дед — пить медовую ракию, и каждый сунул ему несколько мелких монет. Все смеялись и жалели его. Мать собралась было домой, но дед сказал:
«Куда тебе спешить, Петра? Никуда ты сегодня не пойдешь, пусть малый поиграет с детьми, покуда совсем не отобьется от груди».
И они остались у деда еще на день.
Возвращаясь обратно, мать несла через плечо какую-то писаную торбу, и в ней, он знал, была лепешка да бутыль с ракией. Гостинец приготовила бабушка Икония, мать его отца, она положила туда еще по паре чулок отцу, матери и братьям Петры.
Павел вспомнил, как те, принимая подарки, говорили матери:
«Для чего это ты, Петра, принесла? Сама знаешь, дай тебе бог счастья, что ребятам с каждым годом надо все больше!»
А на прощанье дед Теодор налил ракии во флягу, бабушка Гоша положила в торбу лепешку и насыпала коржиков с дырками, сказав: «Отнеси-ка это, Петра, детям сватьи Йованиной! А флягу отдай деду Гавриле! Ракия крепкая, хорошая! Не виноградная, как у него. Пусть носит флягу за поясом и хлебнет, когда притомится».
Бабушка Гоша проводила их далеко. И рассталась она с матерью со слезами.
Батрак же дошел с ним и матерью до самого парома, чтобы знать, как они на ту сторону переберутся. Вернулись они домой уже к ночи. Мать поцеловала свекровь в плечо и приложилась к руке, а он крепко обхватил ручонками шею бабушки Иконии. А когда мать позвала его, чтобы покормить грудью, он не захотел подойти. Сказал, что боится бабы Гоши: «Баба Гоша меня бить станет!»
Так бабушка Икония узнала, что его отняли от груди.
«Вот уж спасибо сватье Госпаве! Мне невдомек было отогнать тебя раньше, чтобы не портила ребенка», — сказала она матери Павла.