Видимо подзадоренные словами этого человека, стали вопить ему в уши и остальные:
— Не хотим, чтобы Махалу перестраивали! Столько людей болеет, песок таскаючи! Столько скотины уже пало! В нас вопиет материнское молоко, мы его малыми ребятами всосали.
Приближаясь к колодцу у околицы Махалы, Павел увидел, что и там все бурлит, как в котле. Какая-то женщина повернула коня, которого держали под уздцы, на коня вскочил человек, промчался с грохотом по деревянному мосту, пролетел мимо болота и поскакал в сторону далекого верболоза.
Из тысячи глоток вырвался крик: «Удрал Пея! Удрал Пея!»
А тем временем кто-то, удерживая Павла, просил:
— Не посылай, капитан, за ним в погоню! Пошлешь потом, когда зайдет луна. А сейчас нет!
Тщетно Павел вырывался.
Точно безумный твердил он толпе махалчан, что Темишвар засыплет свинцом их детей, что надо сесть на коней и догнать убийцу Гарсули, — никто его не слушал.
Опустившись в изнеможении на какой-то пень у околицы, он снова стал убеждать:
— Несчастных ваших детей засыплют свинцом!
Между тем вокруг него уже собрались вахмистры, которых он оставил в Махале, чтобы доложить о случившемся. Убил Гарсули некий Пея Зекович. Павел вспомнил, что тот приходится ему дальним родственником и что Трифун привел его с собой из Потисья. Зекович был статный, красивый, смирный и на редкость молчаливый молодой человек.
Павел потом рассказывал, как ему во сне привиделся этот Зекович.
А Зекович, еще до того как Павла посадили в темишварский каземат, и в самом деле стал убийцей, но никакого отношения к Гарсули не имел. У Зековича разрушили хижину, потому что она стояла на пути сооружавшегося большака, а перенести ее в сторону он не захотел.
И Павел знал, что он стрелял в землемера.
Потом у Трифуна было из-за этого много неприятностей.
В глупом же и нелепом сне Павла сотни голосов горланили, будто во всем виноваты они, Исаковичи. Они привели их из Црна-Бары и Цера в Срем и поселили в Хртковицах, а Трифун с попом Тодором их там удержал. Затем их повели в Потисский коронный дистрикт и обещали, что им сохранят самоуправление. Обещали выплатить за целый год порционные деньги, чтобы потом спокойно, парадным маршем переселиться в Россию.
А сейчас их заставляют рыть чужую землю да еще берут деньги за рыбную ловлю в лужах.
Им все время обещали добиться правды и донести их жалобу до русской императрицы, этой родной матери сербов. Они корчевали Трифуну в Среме лес. И им обещали, что в следующем году станет лучше.
И что же?
Приходил хоть кто-нибудь в Махалу спросить, как им живется среди болот?
Ответь, положа руку на сердце! Мы тебя здесь не видели, Павел!
Не появлялся ты здесь ни разу!
Приходил обер-айнемер[51]. И кричал — Плати!
Приходил плац-лейтенант! Плати!
Штабс-медикус! Плати!
Штабс-профос! Плати!
Эх ты, Павел!
И ваш арендатор, арендатор Исаковичей, только знай кричит:
«Мне мое сено давайте! А потом хоть плачьте!» Словно мы и не родичи!
Укоряли они Павла, который метался во сне как в бреду и хрипел, также в том, будто это он привел землемеров, — они ходили тут в позапрошлом году, ходили в прошлом и нынче опять ходят!
Нехороша, мол, Махала!
Протягивают веревки, чтобы строить дома по струнке!
Эх, мой Павел! Видно, и вправду ты с оглоблю вырос, а ума не вынес!
То был первый бунт в Махале, приснившийся Исаковичу в Вене, но не первый и не последний, виденный им наяву. Однако он и во сне понимал, что люди пришли в ярость и, чтобы не случилось еще большей беды, их надобно поскорее успокоить.
Темишвар был близко.
А они — без оружия.
Надо было схватить убийцу, выдать его властям, бежать к Энгельсгофену…
Тем временем его вахмистры, сильные и строгие даже во сне, подвели к нему женщину, стоявшую возле колодца, на околице Махалы, жену убийцы.
Так Исакович увидел во сне жену Зековича, которую совсем не помнил, но которую позднее живой видел в Темишваре.
Ее обвиняли в том, что она дала мужу штуцер.
И о чем-то с ним шепталась, перед тем как он ускакал.
Однако женщина невозмутимо стояла перед Павлом.
Она была молода и красива, но этого он не удержал в памяти, запомнил только, что на ней была скромная черная юбка и что, когда ее спрашивали, она глядела прямо в глаза. И была босая.
Во сне он заорал на нее, требовал, чтобы она все рассказала о происшедшем. И его вахмистры принялись кричать:
— Говори начальнику, как и что делал Пея?