В магистрате ему показали большие амбары с зерном, новые водочерпальные колеса для полива графской земли. И попросили, чтобы он написал в общинной книге, что думает о Визельбурге.
Что же он написал?
А что можно написать впопыхах?
Написал он в книге короткий отзыв в стихах: Визельбург чудесный город, и у него хороший бургомистр. («Wieselburg ist eine schöne Stadt! Sie einen guten Bürgermeister hat!») Так и написал, по-немецки.
Потом спросил, нужно ли еще что-нибудь добавить? Ему сказали, что не нужно. Хорошо, мол, и так.
Тем не менее на этот раз в Раабе он был подвергнут строгому досмотру караульного офицера. И потом полицейские проверки в городах участились. Экипаж задерживали почти у каждой заставы. Приходилось без конца показывать паспорт. Осмотрели и его багаж. Задавали вопросы и записывали ответы в книгу. По какому делу едет? Где провел прошлую ночь? У кого собирается остановиться в Буде? Какую веру исповедует? Везет ли с собой русские книги? С кем и о чем разговаривал на последнем ночлеге?
И, что глупее всего, экипаж задерживали на рыночных площадях.
В Визельбурге Исаковича отвели в церковь и показали ему распятого Христа, у которого в Страстную пятницу на глазах появляются слезы. А на постоялом дворе в Раабе Павла чуть не убили. Какой-то полубезумный кирасир предложил ему купить позолоченное колечко, уверяя, что ему необходимы деньги. Все, мол, проиграл в карты.
Когда Исакович отказался и стал подниматься по лестнице в свою комнату, кирасир, вне себя от злости, выстрелил в него.
Несмотря на это, Исакович остался там ночевать.
Однако спокойно уснуть ему так и не удалось. Над окном в номере висели большие часы с кукушкой, которая каждый час выскакивала и куковала время. «Когда я уеду, — думал Павел, — кукушка будет так же куковать, и маятник — отсчитывать секунды и после моей смерти».
Он до того устал от венской жизни, что беда Вальдензеров лишь слегка испортила ему настроение, да и то ненадолго.
Подумав о дочери Вальдензера, Павел решил, что ей, вероятно, в Вене будет лучше, чем с родителями в богадельне для престарелых и бедняков. Если она даже и закончит, как молоденькая служанка Вальдензера, Францель.
После пребывания в Вене в душе Исаковича остался налет какой-то горечи. Роскошь, богатство, которые он видел в столице, как и несчастье Вальдензера, навели его на грустные мысли. Перед отъездом в Россию надо было продавать землю, дом, серебро, лошадей, и за все это он получит лишь столько, сколько в Вене тратит на себя за год какая-нибудь господская потаскушка.
И дочка Вальдензера, наверно, если забеременеет, как и Францель, в приданое получит маленькую гостиницу в окрестностях столицы и мужа в придачу.
Офицеры, приезжавшие, подобно Павлу, в Вену, полагали, что знают город так, будто всю жизнь прожили в нем. В ту эпоху изящества, музыки и роскоши, просвещения и разврата они видели в домах Вены лишь кровати красного дерева, мраморные столики, фарфоровую посуду да хрусталь. Исакович в Среме считался богатым человеком, но все, что он имел, стоило меньше, чем наряды г-жи Монтенуово, которые она покупала в один сезон. Все эти переселявшиеся в Россию сербские офицеры, попадая в Вену, впервые понимали, что они, в сущности, бедняки.
Неподалеку от Буды Павла встретил летний проливной дождь, и потом долго еще капало с веток деревьев и с кустов. А его самого вдруг охватили, окутали, точно черной как ночь непроницаемой вуалью, воспоминания о Евдокии Божич. В ушах зазвучали ее восклицания, шепот, страстные вздохи.
Эта красивая, пылкая, прелестная женщина то и дело вставала у него перед глазами. Лишь одно оскорбляло Павла, когда он о ней вспоминал: все, происшедшее между ними, случилось не по его, а по ее воле. И в Темишваре среди его знакомых и родственниц были любвеобильные, пламенные женщины, однако между ними и г-жой Божич была большая разница. Даже в Футоге самые страстные женщины ждали, пока у мужчины не потемнеет в глазах, и только потом давали волю своей чувственности. Ни одна варадинка, даже вдова, не согласилась бы впустить офицера в дверь. Он должен был томиться в ожидании, долго торчать у собачьей конуры и лишь глухой ночью влезть в окно. Евдокия Божич перевернула все его понятия с ног на голову. И овладела им, будто мужчина — она, а он — молоденькая женщина, что дрожит и стонет от наслаждения.
Когда в городе Раабе досматривали багаж Исаковича, к нему подошли два францисканца и, церемонно кланяясь, попросили подвезти их до города Грана.
В такой просьбе никто в те времена не отказывал.