Мишкович шепнул Павлу:
— Воронцов!
Павел несколько раз поклонился в пояс.
Мишкович подошел к Воронцову и поцеловал ему руку.
То же самое сделал Исакович.
Потом Мишкович громко назвал имя и чин Павла, с которым тот прибыл из Австрии. Воронцов крепко похлопал Исаковича по плечу и повторил его имя и чин.
Затем Мишкович, кланяясь, удалился.
Воронцов показал Павлу пальцем на левую дверь, потом, нажав ему на плечо, сказал:
— На колено!
Исакович опустился на колено.
Откуда-то все еще доносился смех.
И вот дверь слева отворилась, и в комнату медленно вошла царица. Воронцов, низко кланяясь, подбежал к ней и церемонно повел к стоящему в нише у стены креслу, едва касаясь пальцами ее руки.
Царица опустилась в кресло.
Воронцов расправил складки ее светло-голубого платья.
Павел увидел, что царица — молодая красивая женщина с необычайно добрым и милостивым лицом. У нее большие черные глаза, на голове — французский парик, на ногах — золотые туфельки, а в руке большой золотой веер.
Исакович быстро окинул царицу взглядом, но был потрясен до глубины души и знал, что запомнит ее на всю жизнь, если проживет даже до ста лет.
Она смотрела на него, лицо ее пылало румянцем — в комнате было жарко натоплено.
Воронцов назвал фамилию и чин Исаковича.
Царица сказала, чтобы граф подвел его ближе.
И хотя говорила она по-русски, Павел все отлично понял.
Он встал и, когда Воронцов взял его за плечо, подошел ближе и снова опустился на колено.
Однако честнейший Исакович был до того смущен, что когда императрица Елисавета протянула ему для поцелуя руку, он, совершенно потрясенный, пролепетал Воронцову:
— Я говорю только по-сербски!
Понял ли это вице-канцлер или нет, Павел не знал, но до его сознания дошло, что Воронцов рассказывает царице, как капитан Исакович давно и тщетно добивался разрешения поехать в Санкт-Петербург с тем, чтобы испросить высочайшей аудиенции. И как некий полковник Теодор Вишневский этому препятствовал. Десять челобитных положено под сукно.
На царицу, видимо, это произвело впечатление, потому что она опять протянула Исаковичу руку.
Стоя на колене и почти не поднимая глаза, Павел услышал, как она говорит Воронцову, что капитан может встать.
— Встаньте!
Воронцов потянул его за рукав, и Павел встал.
Царице, вероятно, понравился этот высокий офицер, выгодно отличавшийся от толстого графа.
Царица знала Версаль, и скорее всего Исакович в своей униформе казался ей офицером, прибывшим из Версаля, а не из маленькой Сербии, заброшенной турецкой провинции. Исакович в тот день был очень бледен, а его большие синие глаза, обычно такие холодные, сверкали безумным блеском. Высокий, бледный, благородный лоб, обрамленный прядями волос цвета червонного золота, восковое, почти прозрачное лицо с орлиным носом говорили о том, что он потрясен до глубины души. Он, столько умолявший об аудиенции, наконец стоит перед царицей. И несмотря на то, что в уголках его красных губ залегли горькие складки, а виски были тронуты сединой, царица не могла не заметить, какой он еще молодой.
А он преданно и восторженно смотрел на нее.
Когда царица велела ему подняться и честнейший Исакович, длинноногий и длиннорукий, встал, фигура его была легка и благородна. У него были широкие плечи и тонкий стан. Царица смотрела на него с явным удовольствием. В тот день Павел надел русский офицерский черный сюртук, походивший на прусскую форму того времени, которую ввел наследник престола Петр и которую носила часть киевского гарнизона. Узкий в талии и широкий в плечах, с большими отворотами, отороченными серебряным галуном, и двумя рядами серебряных пуговиц, спускавшихся к поясу в форме арфы. Шелковый воротник мягко облегал шею, отчего черты лица казались жестче, точно они были выбиты на медали. Такие лица нелегко забыть.
Рука в кружевных манжетах заметно дрожала, когда он, протянув ее, целовал императрице руку.
В сапогах до колен, узких белых лосинах с тремя пуговицами на поясе, в черном сюртуке этот высокий опрятный человек поражал не столько красотой своей фигуры, что не редкость среди его соплеменников, сколько чем-то духовно возвышенным, сильным и вместе с тем мрачным и темным, веявшим от всего его облика. Он напоминал черный монумент, могущественную яркую личность или застывшего на бегу вороного жеребца.
Царица, обращаясь к Воронцову, громко заметила:
— Красавец.
Павел слышал и понял ее.
Потом, обратившись к Исаковичу, она сказала, что ей известно о всех бедах его народа, которые привели их в Россию. Отныне она будет их защитницей, больше им не придется грустить, убиваться, они могут ни о чем не беспокоиться. Сербы прибыли туда, куда хотели, в Россию. Она распорядится, чтобы австрийская императрица разрешила переселиться в Россию всему сербскому народу. А он, Исакович, вскоре получит генеральский чин и генеральскую шляпу!