И даже погладил свой ус.
В зале на какое-то мгновение воцарилась тишина. И тут же Исакович увидел взбешенного Костюрина. Ударяя кулаком по какой-то бумаге, лежащей на столе, он завопил:
— Исакович сошел с ума! Этот человек безумен! Я прекращаю следствие.
В зале поднялся шум.
Собрав лежащие перед ним бумаги и роняя на ходу стулья, Костюрин направился к Витковичу и вместе с ним выскочил из зала. Словно спасался от пожара.
Павел стоял в недоумении. Ему казалось, что вокруг него все сошли с ума.
Оглянувшись, он увидел, как его обступают гренадеры и как подходит к нему капитан, доставивший его сюда. Взяв у него перевязь, он приказал Павлу сесть и сидеть смирно, если он не хочет, чтобы его связали.
У стола снова стоял фельдшер Трикорфос и удивленно, с сожалением смотрел на него. Павел не понимал почему. Однако почувствовал, что вокруг него происходит что-то неладное и что он попал в какую-то нехорошую историю.
Павел опустил голову.
Под столом, как раз там, где недавно еще сидел Костюрин, Исакович увидел мышь: она бегала и копошилась в свисавших до самого пола кистях суконной скатерти, которой был покрыт стол. Павел сидел в четырех шагах, и ему казалось, что мышь время от времени оглядывается и пристально на него смотрит.
Через несколько минут Костюрин с Витковичем и офицерами вернулся и сел на свое место. Но Мишковича, Чупони, Гаича и Ракича не было.
Костюрина словно подменили.
Он приказал подать арестованному стул.
А Павлу — сесть поближе к столу.
Потом попросил подробно рассказать, каким образом ему удалось видеть императрицу?
Костюрин даже улыбнулся Павлу, потом о чем-то перешепнулся с Трикорфосом. И уже совсем по-отечески повторил, что он слушает.
Пусть Павел расскажет все, что он считает нужным, о том, как он был у царицы.
Исакович понял, что речь идет о каком-то очень опасном деле, в которое он так нелепо оказался замешанным, и Костюрин думает, будто он врет. Врет, что был на аудиенции. И как всегда, встречаясь с опасностью или смертью, он взял себя в руки и начал спокойно и хладнокровно рассказывать.
Как он услыхал о том, что царица намеревается ночевать в Киеве.
Как земляки предложили ему выхлопотать у нее аудиенцию.
Как приехали за ним. Как отвели к Воронцову.
Когда он упомянул Воронцова, Костюрин просто затрясся от смеха. Но сразу стал серьезен, когда Павел описал, как он преклонил колено перед императрицей.
В зале воцарилась гробовая тишина.
Костюрин, не спуская глаз с Павла, утомленно тер себе лоб.
В тот день он надел черный мундир. У него было усталое лицо, весь он как-то поблек, рука, перебиравшая бумаги, дрожала.
Глухим, замогильным голосом он прервал рассказ Павла вопросом: знакомился ли он, будучи в австрийской армии, с обманными маневрами, с маскировкой, когда при помощи соломы, тряпок, печных труб создают фальшивую пушку? Неужто никогда не слыхал, что можно поставить на холм во время боя толпу унтер-офицеров в треуголках с перьями, в голубых мундирах, и неприятель, даже глядя в бинокль, будет уверен, что это штаб армии, а не маскарад.
На войне все средства хороши.
Есть ли у Исаковича в Киеве враг? Не приходило ли ему в голову, что его друзья — охальники, которые просто хотели сыграть с ним злую шутку, надуть его, чтоб над ним посмеяться?
Костюрин поднялся из-за стола и медленно пошел к Павлу.
В эту минуту он был необычайно изящен, легок и элегантен.
Глаза его смотрели на Исаковича с грустью.
Подойдя ближе, Костюрин вынул из кармана медальон, показал его Павлу и спросил, узнает ли он, чей это портрет? Видел ли он когда-нибудь в жизни женщину, здесь изображенную?
Исакович увидел на эмалевом в золоте портрете дородную красавицу с открытой пышной грудью и большими, устремленными на него глазами.
Ему показалось, что она похожа на Марию Терезию.
И Павел сказал, что да, он видел австрийскую императрицу.
В зале раздался смех, но он тотчас погас, когда Костюрин повернулся и крикнул, что ничего тут смешного нет. Они присутствуют при оскорблении ее величества, над именем и персоной которой кто-то смеет подшучивать. А этот невинно обвиненный человек может лишиться головы.
Потом он обернулся к Павлу и сказал, что портрет, который он только что видел, — точное изображение императрицы всея Руси, Елисаветы I, а та, которой капитан чмокал руку, — просто потаскуха. Бог знает кто.
И, повернувшись, Костюрин крикнул сидящим за столом офицерам, что на сегодня заседание суда окончено. В наступившем вслед за этим шуме Исакович услышал свой собственный громкий голос: