Турция, правда, никогда не запрещала переселений.
Понятия «переселенец» у турок не существовало.
Русские агенты, консулы, дипломаты собирали переселенческие транспорты на легальных основаниях. Обрезков, Замфиранович и прочие переселяли людей из Турции без всяких трудностей.
Павел Исакович, вероятно, продолжал составлять и подавать генералу Бибикову проекты освобождения сербского народа из-под тягот крестьянских повинностей в Австрии. Но посылал ли Бибиков его рапорты в Санкт-Петербург или нет, хотя он и был весьма расположен к Исаковичам, поскольку ухаживал за Анной, неизвестно. Зато известно, что в окрестностях Миргорода бежали из-под ига крепостного права русские крестьяне.
Сведения о Павле Исаковиче сводятся к тому, что в то время на его лице все чаще блуждала бессмысленная улыбка и он все больше походил на человека, впавшего в слабоумие.
Согласно документам, имевшимся в штаб-квартире бригадира Витковича, этот разочаровавшийся в любви человек так и остался вдовцом. Он числился вдовцом, когда уходил на войну с казачьим полком из Чернигова. В графе его послужного списка о семейном положении, как австрийского, так и русского, стоит: «вдовец». И никакого намека на Евдокию или ее дочь.
Из Киева, Бахмута, Миргорода, Чернигова он уезжал одиноким.
Вероятно, накануне войны он думал, что измены, обольщения несет не только любовь к женщине, но и само время, в котором он жил, и та Европа, которую он объехал на коне. А его родной Срем, его Паневы и косогор у Хртковиц, под названием Волчья гряда, не изгладились из его памяти и в России.
Несмотря на все эти диковинные сплетни о Евдокии и ее дочери, в своих письмах он каждый раз поминал цинковый, крашенный голубой краской голубец над могилой жены и просил за ним присматривать.
Могила эта, возвышавшаяся среди пшеничных полей, была видна издалека.
Краска на голубце начала лупиться и слезать, и Исак Исакович написал ему, что нужны деньги на ремонт. Для Павла этот голубец был далеким символом постоянства в любви.
Символом того, что нельзя переселить.
Ад, настоящий ад — все эти Евдокии, Теклы, — может быть, встречались и на его путях в России, но они уже не могли изменить удел человека, перевалившего первую половину своей жизни. Во второй половине воля и разум сильнее.
Всем приходится смиряться со своей судьбой.
В одном из своих писем Исаку Исаковичу Павел писал, что нужно обмануть старого Вука Исаковича, его приемного отца, и сказать ему, что он, Павел, женился в России и род его будет продолжен; на самом же деле он об этом и не помышляет.
Ибо, как бы это ни было невероятным, из документов штаб-квартиры ясно, что Павел Исакович, которого все хотели женить, остался и в России холостым и бездетным. Он все больше любил свою покойную жену и только перестал о ней говорить. Юрат и Петр думали, что он забыл о ней.
Жизнь после переселения в Россию продолжалась.
Постепенно и в семье Исаковичей стали забывать жену Павла, даже Варвара. Пеленой забвения заволокло ее чудесный стан, красивые глаза.
Она больше не возникала в беседе, не являлась молча в своем голубом кринолине и в затянутой красными бархатными шнурами корсетке.
О жене Павла Исаковичи в России не упоминали.
Однако Павел видел ее во сне до самой смерти. Ее бледное продолговатое лицо, красивое, всегда серьезное и, пожалуй, печальное, хотя и являлось ему все реже, но не покидало его и там, в России.
Раньше она ему снилась только по ночам, сейчас она являлась ему и днем.
Жизнь в России, вопреки ожиданиям Исаковичей, не особенно отличалась от той, какую они вели в Темишваре. Тем не менее Павел чувствовал, что будь Катинка с ним, его жизнь стала бы совсем иной. Утверждение Павла, что вдовцы уже никогда не могут быть счастливы, приводило Юрата в ярость. «Верно, вдовцы не могут быть счастливыми, но лишь те, которые обезумели от любви к своим женам. Жену надо любить, но коль скоро она умерла, следует жениться на другой. Так и наши деды поступали!»
Но как бы там ни было, в документах написано ясно: вдовец. Вдовец!
Это не значит, что Павел Исакович закончил свою жизнь в России в плачевном скудоумии. Напротив, Варвара говорила Анне, что Павел никогда не выглядел таким счастливым. И когда зимними вечерами Юрат в сотый раз спрашивал, как он побывал на аудиенции у императрицы, Павел весело смеялся.
И хотя он навещал братьев в Миргороде нечасто, а у себя в Бахмуте он, видимо, кого-то прятал и принимал их неохотно, Павел всегда оставался для них желанным гостем.
Иногда он вдруг им напоминал прежнего высокомерного Павла, каким он бывал в Темишваре, человека, которого ничто на свете не может одолеть. Подобно тому, как лица людей спустя одно-два мгновения после смерти становятся умиротворенными, спокойными и красивыми, так и Павел Исакович сохранился в памяти его соплеменников красивым и приятным. Юрату он все время твердил, что, хоть и не попал к императрице Елисавете, все равно доволен, что попал в Россию, доволен, что все они тут. Все будет хорошо.