Сунув ногу в лежащий на полу шлепанец, она показала пальцем на стену, из-за которой доносился детский плач, и, грустно улыбнувшись, сказала, что ей надо идти. Проснулись дети. Плавно покачивая бедрами и шурша юбками, она ушла.
Достойный Исакович понял, что и в этой семье не будет уже радости, и, уныло понурившись, уселся на кровать. Сидел он так, по своему обыкновению, долго. Он слышал, как за стеной утих детский плач. Тишину не нарушал даже доносившийся издалека собачий лай. Сидя Павел и задремал, потом вдруг вскинулся и лег, как был, одетый, в сапогах. Утром его разбудили дети.
Дети Трифуна, которых привел Гроздин, любили Павла и Варвару, видимо, потому, что у тех не было своих ребят. Павел не умел с ними разговаривать, но зато умел играть. Они обожали этого статного высокого офицера с надушенными усами, который не только соглашался играть с ними в осла, но и позволял им на себе, как на осле, ездить.
И потому они встретили дядю радостными криками. Карабкались на него, дергали за волосы, дрались из-за него и валились с его спины. Младшего Гроздин принес на руках.
Но тут пришла мать и загнала их всех обратно в комнату, где они были до тех пор, как в клетке. А Гроздин позвал Павла посидеть под шелковицами и выпить по рюмочке. Но только они вышли за дверь, к Гроздину кинулась целая орава цыплят, голубей, воробьев, уток и кур, и он прежде всего кинул им проса. Для него это была торжественная минута.
Одеяльщик повел гостя по двору, показал ему конюшни, оставшиеся от старых добрых времен, каретный сарай с колясками, среди которых стоял парадный экипаж, серый от пыли и паутины. Если Павел хочет, он может им пользоваться. Видно было, что уже многие годы на нем никто не ездил. Когда они подошли ближе, из экипажа с кудахтаньем вылетело несколько наседок.
Гроздин, словно обращаясь к покойной Анче, что-то им сказал. За амбаром раскинулся сад, разделенный на две части. Слева — большой ток для молотьбы, где сушились, дымясь, пласты соломы и сена и паслись стреноженные лошади; справа зеленели виноградные лозы, кусты малины, гряды с клубникой, и среди подсолнухов — цветы: розы, красивые астры, герань; стояла там и одна-единственная заморская сосна, бог знает с какого континента, и под ней — скамейка. Такой сосны в Среме не было. Ее розовые цветы напоминали длинные локоны. Посадила ее госпожа Анча. Сосна была привезена из Вены и посажена по случаю рождения Кумрии.
Павлу поначалу показалось, что это плакучая ива. У нее были длинные бледно-зеленые ветки, похожие на гриву, а цвела она круглый год. Вокруг росли огромные подсолнухи, правда уже поломанные.
Гроздин не часто сидел в своем саду.
Он предпочитал сидеть на улице перед домом, под шелковицами, где с ним раскланивались проходившие мимо жители Румы. Одеяльщик слыл именитым горожанином. Под этими шелковицами Павел и рассказал ему о причине своего приезда.
Тогда они решили позвать дядю Спасое, того самого родича, что приходил к Исаковичам пешком и считал двери в доме. После их беседы дядя Спасое исчез — отправился с лодочниками поглядеть, что делается на берегах Дуная. Пробрался он и в Турцию и пробыл там три дня. Перевезли его на другой берег рыбаки, которые забрасывали по ночам сети и на турецкой стороне. Вернувшись, он доложил, что в Турции все спокойно, войск вдоль берега не видно, нет их и дальше. А когда он спросил про черногорцев, переходят ли те в Митровицу, его подняли на смех и лодочники и рыбаки. Кроме нескольких торговцев, уже многие месяцы оттуда никто не появлялся.
Гроздин сам вмешался в «чрезвычайные дела» Павла и обошел чиновников от Митровицы до Земуна. Все это были его дружки, с которыми он в молодости и кутил и дрался. Они тоже подтвердили, что в Турции все спокойно и никаких войск вдоль берега нет. Границы никто не нарушает. На турецком берегу лишь кое-где стоят сонные часовые.
Павел на коне проехал вдоль всего берега от Земуна до Митровицы. Осмотрел все обозначенные Волковым на карте места. Поглядел на стоявший на отмели «Св. Деметер». Крепость Шабац на острове и рядом с ней крепость Дринавар. На турецкой стороне, кроме зеленого тальника, не видно было ничего. Ни одной живой души. Побывал он и там, где на карте был обозначен Келпен и крепость Уйвар в устье Дрины. Кроме нескольких траншей и палисадов среди болот, Исакович не обнаружил ни одного укрепления, достойного этого названия, не считая кое-каких развалин.