Выросший в нужде, непрекращающихся бедах и войнах, в дикости, Павел Исакович понимал, что в царящих в его краю невежестве, грубости и неграмотности ничего хорошего нет, что в просвещенной стране жизнь лучше, хотя и там многое неладно, глупо и отвратительно.
При въезде в город его задержали, но тут же отпустили.
Бумаги с большими свисавшими печатями были в порядке.
Внезапно при въезде в Вену налетел дождик. И когда Павел выходил у трактира «Золотая гора», с кареты еще капало.
Трактирные слуги, приставившие было к запяткам кареты лестницу, чтобы снять с крыши багаж капитана, услыхали, что никакого багажа нет. У Исаковича была лишь кожаная сумка, которую ему купил Агагияниян.
Поскольку господин капитан приехал без предупреждения, сказали ему, и его не ждали, а постояльцев в трактире много и свободных номеров нет, ему придется немного подождать — скоро освободится небольшая комната в конце галереи, над воротами. А пока ему пригласят парикмахера.
Трактирный двор, выложенный булыжником, напоминал пологую, спускавшуюся к сточным канавкам, перевернутую пирамиду. Несколько часов Павел провел в просторной кухне, служившей одновременно и столовой, куда вела лестница с железными перилами. Потом ему отвели уютную, обставленную на французский манер комнатку над воротами.
В ней было три зеркала.
Павлу вдруг почудилось, что из них вот-вот выйдет поджидающая его г-жа Божич.
Уже на следующее утро он входил в кабинет конференц-секретаря графа Кейзерлинга с нескладно написанным на немецком языке рапортом о положении на южных границах империи. Барон Аш — помощник первого секретаря посольства Чернёва — переписал и выправил этот рапорт для посла.
Спустя два дня Исаковича повели к Кейзерлингу.
На сей раз граф к изумлению Павла принял его без всякого парада, без орденов, полураздетый, в утреннем халате, подбитом мехом. Он был болен. Исакович позднее рассказывал, что Кейзерлинг без конца чихал, а его голые, обросшие шерстью ноги были опущены в таз. До конца аудиенции посол держал ноги в воде, от которой шел пар, а лакей утирал ему со лба пот.
Кейзерлинг принял Исаковича милостиво. Встретил его как старого знакомого и тотчас предложил им с Волковым сесть.
Волков сел сзади Павла, держа в руках кипу бумаг.
— Я познакомился с вашим докладом, — сказал граф, — и доволен им. Вы осветили положение на австрийской границе — наводненной солдатами и хорошо охраняемой, и на турецкой — безлюдной, слабо укрепленной и необъяснимо пустой. Понравилось мне, капитан, и ваше описание крепости на острове, название которого я забыл, и список офицеров с данными о них. Хотите ли вы еще что-нибудь добавить?
Исакович, поднявшись, почтительно сказал, что хотел бы добавить только одно: ему кажется, турецкая граница на свой лад тоже укреплена, хотя и создает видимость пустынной. Там тоже много солдат, но они не ходят в униформе, потому и не бросаются в глаза. Собственно, турецкий берег Савы представляет собой естественную фортификацию.
— Хочу только сказать, — продолжал Павел, — что дебаркация[8] лишь на первый взгляд кажется легкой, но в действительности обошлась бы Австрии слишком дорого, ибо, боюсь, спустя какое-то время дебаркация превратится в деплорацию[9] армии.
Кейзерлинг благосклонно поглядывал на Исаковича, утирая пот со лба и крупного носа.
— Означает ли это, — спросил он, — in ultima analysis[10], что вы, капитан, как бывший австрийский офицер полагаете, что Австрии в случае войны с Турцией придется подвести к границе много частей?
— Ja, gnädigster Graf![11] — подтвердил Павел.
Кейзерлинг закивал головой и пробормотал: «Schön! Schön!» — а потом, поглядев на Волкова, добавил по-русски: «Хорошо! Хорошо!»
Перебирая бумаги на придвинутом к нему столе, Кейзерлинг сказал, что, как ему кажется, в одном пункте доклада Исакович изменил свое мнение. До сих пор он уверял, что население пограничных областей вместе со своими офицерами с радостью переселилось бы в Россию, а сейчас пишет, что идея переселения в Россию здесь уже не популярна и лишь небольшое число офицеров будет сейчас просить паспорт для переселения. Что произошло?
Погладив пальцами кончик своих русых, в тот день особенно надушенных усов, Исакович сказал, что офицеры полагают, будто митрополия в Вене сейчас гораздо влиятельней русских господ. Поэтому многие отступились. А многие арестованы. Ввели смертную казнь. Церковь распространяет слухи, что скоро сербам будет лучше и не следует отделяться от Австрии. «Надо трудиться на благо сербского народа в самой Австрии, проповедует митрополит, а вся наша жизнь дана нам, дабы радеть во имя блага всего сербского народа». Всеобщее движение за переселение в Россию, охватившее страну, подобно буре, постепенно иссякает, превращаясь в бегство одиночек, а миссия полковника Хорвата, присланная из России для вербовки людей в Австрии, пользуется недозволенными средствами. Сербские офицеры в Осеке считают, что помощь со стороны России должна была бы быть более ощутимой!