Не успел Павел это сказать, как Кейзерлинг ударил кулаком по столу и заорал:
— В ваших советах, капитан, я не нуждаюсь! Мне нужны голые факты! Вы уверяли, что весь народ с радостью двинулся бы в Россию, что сотни офицеров готовы уехать, а сейчас вы утверждаете обратное. В чем дело?
Павел почувствовал, что Волков подталкивает его в спину.
Он поднялся, еще больше выпятил грудь, поставил ноги пошире (икры у него были сильные, и держался он на ногах крепко), после чего почтительно заметил:
— Среди жителей пограничья утверждается мнение, что для сербов было большим несчастьем, когда им пришлось покинуть Сербию и переселиться в Австрию, но еще большим несчастьем может быть переселение в далекую Россию, откуда уже не вернешься. И если ваше сиятельство разрешит, я приведу слова, сказанные мне моим бывшим верховным главнокомандующим фельдмаршал-лейтенантом Францем Карлом Леопольдом бароном фон Энгельсгофеном. Граф Бестужев, утверждал он, оказывает империи большую услугу, переселяя сербов в Россию, ибо, когда граница с Турцией опустеет, Австрия с радостью поселит там немцев из Рейнланда и Лотарингии. И это заселение уже началось.
У сербских офицеров это не может не вызывать озабоченности и тревоги.
Одновременно Австрия стала раздавать поместья и дворянские звания тем, кто отказывается от переселения в Россию.
— Это мне известно, — сказал Кейзерлинг. — А сейчас, капитан, вы можете ехать. От Волкова получите все необходимые бумаги для себя и для своих родственников. Русская миссия в Токае будет уведомлена о вашем приезде. Я дам вам также рекомендательные письма к генерал-аншефу Петру Спиридоновичу Сумарокову{10}, члену Военной коллегии в Петербурге, и генерал-аншефу, кригскомиссару Степану Федоровичу Апраксину. Надеюсь, в России Исаковичи оправдают мое доверие.
Русский посол в Вене давал такие письма всем офицерам, едущим в Россию, но Исаковичу преподнес это с таким видом, будто оказывал ему особую милость.
Тут Исакович, кланяясь, стал пятиться, согласно этикету, но граф снова задержал его. Обращаясь к Волкову, он сказал, что, прежде чем капитан уедет, пусть еще раз осведомится у первого секретаря Чернёва. Может быть, все-таки надо его послать в Черногорию?
Услыхав это, Исакович обомлел.
— Кстати, капитан, — спросил Кейзерлинг Павла, — почему вас так ненавидят соотечественники? В канцелярии полно на вас доносов. Секретарь митрополита грозится подать жалобу и на меня за то, что я пускаю в Россию семью, изменившую православию и перешедшую к униатам. Мне хочется защитить схизматиков, но это так трудно! Уж слишком много среди них доносчиков. Чем вы это объясняете?
Павел, улыбнувшись, сказал, что в отношении Исаковичей все объясняется просто. Их приняли в австрийскую армию наемниками, когда они были еще совсем молодые и холостые. Женились они в Австрии, и интересовались они тогда не верой, какую исповедуют их невесты, а хороши ли они собой. Каковы они с лица да с заду.
Из-за этих смешанных браков их невзлюбили и православные, и католические монахи. Что же касается митрополита, он ненавидит Исаковичей за то, что они едут в Россию.
Они же испокон веков исповедуют православие.
Кейзерлинг снова зачихал, а потом весело воскликнул:
— Я тоже полагаю: когда речь идет о женщине, то, конечно, главное ее фигура, а не религия. — (Исакович тоже хотел сказать «фигура», но сказал: «Hinter»[12].) — Граф засмеялся и сказал: — Счастливого пути!
Кейзерлинг так развеселился, что даже принялся махать Исаковичу руками и полотенцем, которое снял с головы.
Оказалось, посол был совершенно лыс.
XVI
Никто не знает Ивана Текелии
Осенью 1752 года в русском посольстве в Вене дела по переселению сербов из Австрии в Россию готовил для Кейзерлинга, как и для Бестужева, первый секретарь Чернёв. Однако переписку посольства с черногорским владыкой Василием вел конференц-секретарь Волков. К нему случайно попало и дело о переселении семьи Исаковичей.
После возвращения Павла в Вену Волков быстро покончил со всеми формальностями, и отъезд Павла был уже вопросом нескольких дней.