Он знает, сказал Божич, о чем думает капитан с той минуты, как вошел в его дом, и знает, что говорят о нем, Божиче, эти голодранцы из «Ангела». Со своей стороны, он много думал о капитане, когда сидел в тюрьме. Поначалу ему даже хотелось выдать за него свою дочь.
При этом Божич громко, но как-то хрипло захохотал.
Удивительно, но ни Божич, ни Евдокия не умели смеяться.
— А позже, — продолжал он, — мне подумалось, будто капитан считает возможным не принимать всерьез старого Божича. И приударить за его дочерью. Приятно сознавать, что я ошибся и капитан так не считает.
Потеряв терпение, Исакович сказал, что ему известен кодекс чести и если бы он захотел жениться, то сумел бы, как положено, посвататься к дочери человека, которого почитают в армии и в народе.
Божич взял Павла под руку и подвел его к двери в сад.
— Вы, капитан, — сказал он, — без конца уверяете, будто живете так, как учат десять господних заповедей. Сказки мне рассказываете, убаюкать меня хотите, точно я ребенок, который никогда не был молодым, не был волокитой. Поглядите, капитан, как вон там, в саду, сгибаются под ветром ветви. Так и мы сгибаемся, и даже, капитан, во сне. В молодости я был и пьяницей, и развратником, и игроком, во мне сто пороков, но я никогда и никому не уступал дороги. Этому учила меня мать. Ни перед кем не склонял головы. Это признали даже митрополия и наш общенародный секретарь Ненадович{13}. И вот теперь дочка все поставила с ног на голову. Пришло время выдавать замуж дочь, последнюю радость в жизни, и тут вдруг является кто-то бог знает откуда и только потому, что молод, лишает старика последней радости.
Божич погасил трубки. Исакович понял, что Божич неспроста читает ему проповедь. Он ему словно бы угрожает. Так порой и убийцам доставляет особое удовольствие держать посмертное слово перед лицом своей будущей жертвы.
Тем временем разразилась гроза. Небо заволокло тучами, гремел гром, поднялся ветер.
Павел удивленно посмотрел на себя в зеркало, поднял с полу черную гусарскую треуголку, распрямил плечи и улыбнулся. К Божичу он испытывал презрение, какое появляется в каждом молодом человеке, когда он вынужден слушать угрозы и отповедь пожилых людей. В таких случаях молодые силы в нас бурлят и клокочут, точно грозовые тучи над землей.
Он спокойно объяснил Божичу, что ни о какой женитьбе не помышлял и не помышляет. Он уезжает в Россию. И собирается уехать туда один, без жены, вдовцом.
Павел увидел, что Божич, остановившись в дверях, которые отворил, вздрогнул, как вздрагивают псы, глядя на него с несказанной злобой своими сумасшедшими глазами.
Но тут же снова засмеялся.
— Капитан, черт побери, госпожа Божич будет сильно огорчена! Пора бы вам знать, что венские дамы, у которых мужья состарились, не любят отпускать своих хахалей так далеко. Они предпочитают держать их поблизости, ни одна не позволила бы уезжать бог знает куда да замерзать в снегах у москалей.
Но, по крайней мере, теперь известно, что к чему. Капитан, значит, никогда не помышлял ни о женитьбе, ни о Текле! Значит, это всего лишь досужие бабьи сплетни! Сейчас Исакович его гость, хватит всяких вопросов! Когда капитан садился к нему в карету, ему, майору Божичу, никогда и в голову не приходило, что между ними может произойти такой разговор, но ему очень приятно, что разговор кончился таким образом. Он не забудет того, что сказал ему капитан. Любой другой на его месте поспешил бы посватать Теклу. Из нее будет хорошая верная жена. Однако Исакович прошел мимо нее, как мимо турецкого кладбища!
— Эх, капитан, не знал я, кто вошел в мой дом. Живые женщины вас домогаются, а вы смотрите на ту, что в гробу. Некромант!
Божич сказал это тихо, но Исакович услышал.
Павел не знал, что означает это слово, но когда Божич повел его вниз по лестнице, ему в полумраке почудилось, будто его держит за руку скелет.
Ужинали они на ярко освещенной террасе, откуда можно было сойти прямо в сад. Прислуживали молчаливые гусары. Разлегшиеся вокруг собаки не спускали с Павла глаз и тихо рычали. Тем временем полил дождь.
Исакович никогда еще не сидел за столом человека, с женой которого жил, и никогда не думал, что такое может с ним случиться, хотя в жизни ему пришлось пережить всякое. И он все спрашивал себя: «Не сплю ли я? Где я? Куда я попал? Кто этот Божич, кто эта женщина, что холодно смотрит на меня и ест как птичка?»
Павел привык есть, как едят крестьяне после тяжелого труда, — не торопясь, молча, кусок за куском.
А у Божича за ужином много болтали и мало ели.