— О ком вы?
— Да вон та расфуфыренная Цирцея. Около нее увивался сейчас Джон Рокфеллер Старший. Пробрало и старца. Точеный носик! Сложена! Ножки, ручки. А кожа! Атлас! Прозрачная, жилки просвечивают. Но старого Джона, думаю, волновало не это. Наверное, нефтью тут запахло. Она королева Бухары? Это правда?
Говорил Детердинг бесцеремонно громко. И мадемуазель Люси слушала с удовольствием то, что не предназначалось для ее ушей.
— И не распахивайте пасть! — буркнул военный. — Не знаете? Вон хозяин этих ручек, ножек, сам барон Робер.
— А, его вещь?
— Роберу все само лезет в руки, — усмехнулся Рябушинский — Родоначальник его, Мейер Ашель, вылез не из женской утробы. Его породила денежная мошна.
Военный подхватил со злостью:
— Мейер Ашель, франкфуртский ростовщик в лапсердаке и пейсах. Разбогател. На радостях намалевал на вывеске красный щит. Отсюда Ротшильд. Вроде герб получился у… баронов кошелька и процентов. — Он отвратительно выругался.
— А метресса достойного потомка ростовщика — азиатская королева?
— Дорогая птичка. Поговаривают, она бывшая жена эмира Бухары. Барон по части женщин — коллекционер. Но приятное всегда сочетает с полезным. С помощью красивой бабенки подбирает ключи к русскому Туркестану. Нефть, золото, хлопок и так далее. Даром он, что ли, ссужал миллионы Николаше Второму… Он и Сашке Керенскому миллион отвалил — кстати, Сашка из Ташкента. Словом, выдал миллион на борьбу с Советами так, за здорово живешь. Не похоже на Ротшильдов, а? А тут еще эта история с дочерью эмира, с принцессой Бухары. Будьте покойны: барон не уступит сейчас мадемуазель Люси ни Рокфеллеру, ни кому другому. Дудки-с! И удовольствие и процентики!
Господин Рябушинский уже целовал ручку мадемуазель Люси.
— Бессовестная публика заставляет скучать такую обольстительную женщину! — млел он. — Позвольте вам представить — Детердинг Генри. Сам.
«Колоссально! — думала мадемуазель Люси. — Сам Детердинг! Сколько у него миллионов, и что ему нужно от меня?»
Мысли о дочери заслонились вниманием господ. Люси уже чувствовала себя светской дамой и не удивилась бы, если б сам принц Уэльский пожелал быть ей представленным. Она смотрела на Генри Детердинга, кокетливо улыбалась.
— Мадам, вы из Бухары? — быстро говорил Детердинг. — Потрясен несчастьями с вашей дочерью!.. Мы с вами почти земляки. Моя жена, урожденная Кудоярова, из Ташкента, дочь офицера. Училась в ташкентской гимназии. И вы поймете меня, когда я скажу, что мой интерес к Туркестану и вашей Бухаре имеет эмоциональную окраску. О, прекрасный Восток! И я вас ревную! Я смотрел на вас издали и ревновал. Вы так внимательно слушали этого деревянного истукана, янки. Берегитесь! Чуть дадите промашку, и акула Джон проглотят и вас, и вашего эмира супруга, и Бухару, и Туркестан. Да, а Джон не спрашивал вас про золотые пустыни? А про нефтяные поля? Про некоего русского горного инженера, открывшего новый Клондайк? Мне об этом таинственном инженере рассказывала жена. Инженер запросто бывал в их доме в Ташкенте, подарил ей образцы кварца с вкраплением золотых крупинок. Еще инженер хвастал, что нашел на берегах Аму-Дарьи нефть, или где-то на плато Усть-Урт. Значит, вы, мадемуазель, не только королева золота, но и императрица нефти. Склоняюсь перед вами в поклоне!
Мадемуазель Люси сделалось не по себе. Смутная догадка перерастала в уверенность: ее пригласили на прием неспроста, не ради ее красоты, не за умение элегантно одеваться.
И даже не потому, что кого-то переполошила и возмутила история с несчастной Моникой. Да они и не пытаются скрыть, что их интересует. Ясно, что они пронюхали уже и про золото, и про инженера…
Сердце ее как-то тревожно замерло, а в памяти возникло, словно в туманной дымке, лицо энергичное и в то же время добродушное, с преданной, восторженной улыбкой. Тотчас смутное видение растаяло.
Минутное воспоминание. Минутная слабость! Все это прошло давным-давно. Сколько минуло лет? Наверное, десять. И ворошить прошлое. Слабость? Но она не даст играть на ее слабостях господам рябушинским, детердингам, рокфеллерам. Та-та-та! Не на таковскую напали. Прав милый Кастанье. Надо держать ухо востро.
Величественный, похожий на алтарь готического собора, бар черного драгоценного дерева весь в бронзе и хрустале был отгорожен от них плотной стенкой фраков, смокингов, накрахмаленных пластронов.
Какой-то явно левантийского типа брюнет оттер мадемуазель Люси от сэра Генри и выпалил ей в лицо: