Все захлопали. Особенно старался Василий Васютин. Бил ладонь о ладонь, и крупные ровные зубы его влажно поблескивали в улыбке. Всегда очень уравновешенный, он не сдержался сейчас. Встал. Не сказал, а выкрикнул:
— Мы, бойцы-комсомольцы, верим, что партия приведет наш народ к победе! Оккупанты будут разбиты!
Как комсомольский вожак, он выступал от имени других. И у этих других, точно так же, как у него самого, перехватило дыхание от волнения. Потому-то запинались они, рассказывая о своей профессии сапера, которую стали считать самой важной, самой необходимой.
— Я мечтал в детстве плавать на большом корабле, — сказал Толя Романовский. — Или летать в небе на самолете. Ну да у всех мальчишек бывают такие мечты… А теперь думаю, что мне повезло. Хочу истреблять вражеские танки минами. Разве здесь нужна меньшая храбрость, чем на самолете и корабле?
За окнами темнело. Принесли лампы, засветили. При слабом, трепетном их свете молодые лица казались строже, старше, чем были на самом деле. И, глядя на ребят, командир полка думал, что скоро они будут давать клятву на верность Родине. Какими бойцами станут эти комсомольцы? Сумеют ли коммунисты передать младшим братьям-комсомольцам свой опыт? Научат ли на личном примере беззаветно любить и защищать Отечество? Нет, он не сомневался в своих питомцах — он по-отечески заботился о них.
Вот ведь считает же командир четвертой роты коммунист Блажко ближайшим помощником комсорга Василия Васютина. Вместе планируют и вместе проводят воспитательную работу среди солдат, доверяют друг другу во всем.
Наступил день, когда Иван Григорьевич Блажко вызвал комсорга Васютина для серьезного разговора.
— Сегодня ночью, — предупредил Блажко, — будем впервые ставить боевые Ям-пять, ящечные мины. Подбери-ка, Василий, ребятишек посноровистее. Есть такие?
— Ну как же! Валя Шибинский, Миша Морозов, Саша Максимчук, Федя Хилько…
— А Коля Фурманов? Застенчивый такой, с ямочками на щеках?
— Колю Фурманова надо взять обязательно! Он хоть и стеснительный, а очень даже расторопный. Голова у него здорово соображает.
Вечером вышли на участок под Журавками.
В небе висела холодная, точно начищенный металлический поднос, луна. Светила во всю силу. И вдруг померкла — лохмотья облаков облепили ее, потом закрыли совсем. Стало темно. Лишь изредка луна выныривала, освещала местность и снова пряталась. Ставить мины еще можно было, но как проверить их маскировку?
— По-щучьему велению, по-моему хотению, выгляни, яснолобая! — пошутил Коля Фурманов, поднимая вверх голову.
И в самом деле вокруг посветлело, словно природа послушалась.
— Ну, теперь смотри, где грядки не в порядке, — подтолкнул друга Василий Васютин, оглядывая замаскированные минные точки.
Но луна тут же скрылась за плотным, словно ватным облаком. Лес стоял настороженный, а над ним неслись зловещие черные тучи. Откуда они взялись? Когда? Сердито зашумел в кустах ветер, обламывая с хрустом ветки. Самая мрачная туча треснула, и в трещину хлынул ослепительный свет. Молния располосовала клубящееся небо почти надвое.
Гремел гром, одна за другой сверкали молнии. Хоть дожидайся их и примечай, где заметны точки-кочки.
Коля Фурманов напряженно, до рези в глазах, всматривался в сделанное. Вытягивал шею из ворота гимнастерки, как гусь. А по незащищенной коже метко били капли дождя, заставляли ежиться.
«Пок! Пок!» — барабанило по земле. Вскоре он весь вымок, ни единой нитки сухой не осталось, по телу прошла дрожь — никак не унять. Рядом поеживался Василий Васютин.
В темноте зачавкало. На друзей надвинулось что-то серое, бесформенное. Пригляделись — Блажко. Он посветил фонариком и одобрил маскировку:
— Молодцы! При такой непогоде задание выполнили! Можем возвращаться в лагерь.
Дождь между тем перестал. Но ноги скользили, местами как будто в крутое тесто вдавливались. И все время знобило всех.
«Сейчас бы песню затянуть, — подумалось Ивану Григорьевичу. — Да не полагается… Чем бы подбодрить ребят?» Его опередили — Володя Латышев неожиданно отскочил в сторону, развернул носки ботинок и заковылял, копируя знаменитого Чарли Чаплина.
Усталости как не бывало. Ребята охотно смеялись, перешучивались. Уже не обращали внимания на противную дрожь. Они даже согрелись почему-то. Будто не осеннее небо над головой, а потолок уютного кинозала.
— Не унывают хлопцы, — кивнул на них Василий Васютин, склоняясь к Ивану Григорьевичу Блажко. — Вы за них не беспокойтесь.