— Ну и умница ты у меня! — приговаривал комбат, тиская в объятиях Сашу Лыжина. — Орел парень! — Он обвел потеплевшим взглядом остальных разведчиков. — Все молодцы! Избавили от фашистского плена тринадцать своих товарищей! Вот только где четырнадцатый?
Четырнадцатого, Игната Мартынюка, так и не нашли.
Позднее стало известно, где и как он погиб. Вот ведь парень! Выбрался к какому-то поселку. В хатах — ни огонька. Темно и тихо. Попрятались, наверное, жители, затаились. А с краю села взлетная площадка оборудована. Фонарик едва мерцает на столбике у будки. И солдаты немецкие, кажется, спят. Запугали жителей, а больше им тут опасаться некого, отчаянно храпят, пролеживают бока.
Но перед тем, как уснуть, натянули колючую проволоку на столбы, заминировали границу аэродрома — это Мартынюк отлично видел из укрытия. И вот когда послышался храп солдат, он переставил мины на середину площадки. Знайте наших!
Утром здесь подорвался немецкий самолет, на котором прилетел полковник, представитель ставки Гитлера. Прилететь — прилетел, а выйти не успел. Взлетел в воздух вместе с обломками самолета.
Игнату Мартынюку это стоило жизни.
Вражеские самолеты шныряли в небе днем и ночью. Выискивали цели, обрушивали на них тонны бомб, стреляли из крупнокалиберных пулеметов и малокалиберных орудий. Взрывы, огонь, грохот.
А саперы-комсомольцы наводили мосты на Северском Донце, строили перед рекой долговременные огневые точки, устанавливали металлические колпаки над ними, подступы к запасным рубежам обороны начиняли различными минами.
— Мины кончились, товарищ комиссар, — доложил командир девятой роты старший лейтенант Винник и покраснел, словно именно он был виноват в этом.
Комиссар третьего батальона Киселев и замкомбата Евтушенко переглянулись.
— И в запасе ничего нет? — спросил Евтушенко, задумчиво потерев лоб тыльной стороной руки.
— Взрывчатки мы обнаружили целые склады. Взяли их под охрану. Там динамит, аммонал, тол… Запалы имеются. А вот корпусов для них нет…
— Неужели только в этом загвоздка? — взорвался Киселев. Лицо его налилось краснотой, уголки губ нервно подрагивали. — Где ваши взводные?
Первыми по вызову прибежали лейтенанты Пластинин и Бейлин.
— Вы кем работали до войны? — спросил комиссар Пластинина в упор.
— Конструктором московского завода.
— И вы, кажется, с высшим образованием? — перевел он посветлевшие от гнева глаза на Бейлина.
— Так точно.
— И не можете ничего придумать?! Тогда давайте вместе искать выход. А сейчас идите. Идите думайте!
— Разрешите обратиться?
Перед Евтушенко и Киселевым стоял красноармеец, переминался с ноги на ногу. Невысокий, плотный, скулы туго обтянуты заветренной кожей.
— Чумаков я.
— В чем дело, товарищ Чумаков?
— Да вот услышал, что головы здесь ломаете по пустякам.
Парень был дерзок, сам того, очевидно, не подозревая. Потому что очень уж наивен был его мягкий взгляд, пушистые бровки хотелось пригладить.
— Я тракторист, и этих штучек, железных корпусов для мин, могу наклепать сколько угодно.
— Пусть Чумаков подберет ребят, смыслящих в слесарном деле, — сказал Киселев Виннику. — Вот вам и выход!
Степан помчался к своему закадычному дружку Егору Рыскову.
— Егорушка! Будем ковать корпуса для мин! Давай командуй нами.
Принялись за дело Анатолий Панасюк, тоненький и быстрый, похожий на подростка; мастер на все руки Павел Черкасов; Петр Король, прозванный за силу Добрыней Никитичем, и Анатолий Романовский — всегда молчаливо-задумчивый. Они разведали, где хранится листовое железо, раздобыли инструменты.
Степан Чумаков изготовлял оболочки для смертоносных мин и думал о том времени, когда снова займется мирным трудом.
Рос он без отца и матери. В колхозе обучили специальности, трактор доверили. «Отблагодаришь здесь Родину добросовестной работой, а в армии — верной службой». Этого наказа он никогда не забывал. Ходил в стахановцах, уважали его в совхозе имени Челюскинцев. На девушек уже начал заглядываться. Особенно на одну из родного хутора Египкина. Обещала приехать к нему.
С трактора он почти сутками не сходил — летняя страда. На рассвете в воскресенье остановил свой «ХТЗ», прилег у только что выведенной борозды. Земля мягкая, теплая, словно постель. Легкий ветерок обдувает, и кругом тишина. Не заметил, как уснул. А проснулся оттого, что кто-то крикнул в ухо: