Полковник В. ЩЕРБАТЫХ,
бывший помощник начальника Политуправления
Южного фронта по комсомольской работе
ЧАСТЬ 1
Глава первая
Солнце заливало землю ярким ликующим светом. Поля пшеницы, свежая зелень деревьев, омытых теплым дождем, лужайки, как многоцветные цыганские шали, — все это проплывало мимо и до боли в сердце напоминало Ивану Петровичу Юрасову родное село у старинного тракта между Ельцом и Воронежем. Там по вечерам призывно мычали коровы, торопясь из стада к своим хозяйкам, падали в мягкую пыль переспевшие сливы, и росная трава обжигала босые ноги. Юрасов вздохнул. Плотнее прижался к вагонному окну, смотрел, не отрываясь.
Давно позади детство. Уже успел отслужить на пограничной заставе, потом поработать в районной газете. Правда, недолго, потому что пригласили в райком и сказали: партия зовет коммунистов-политработников запаса в армию. И вот сейчас он вез из Одессы походную типографию. Куда-то направят его? И когда? Хоть бы успела приехать мать. Написала на днях: «встречай». А удастся ли встретить? Повидаются ли? Вдруг она добирается тем же самым поездом, что и он? Едут вместе и не знают об этом. Его даже оторопь взяла от такого предположения. Тут же пошел по вагонам, внимательно оглядывая пассажиров.
Люди занимались своими делами. Кто закусывал, с хрустом разгрызая соленый огурец, макая очищенную картофелину в кучку зернистой соли на газете, кто мирно беседовал с попутчиком, кто дремал, откинув отяжелевшую голову к стене. Матери не было видно. Юрасов опустился на лавку рядом с молодой парой. Миловидная женщина обеими руками придерживала резвую малышку. Та тянулась с ее колен к окну и лепетала:
— Папа, сколько цветочков! Как у бабушки в саду! Смотри!
Загорелый лейтенант в тщательно отутюженной форме погладил дочку.
— У нас на заставе больше, вот увидишь. Куда там бабушкиным цветам до наших!
Юрасов наклонился к нему и тихо посоветовал:
— Не увозили бы ее от бабушки-то. Сейчас на границе тревожно.
Тот пожал плечами.
— На границе всегда тревожно. Правда, меня не было там больше месяца…
— Ну вот, а меня в Одессе предупредили, что ожидается канитель вроде хасановской. Будто бы приурочить ее хотят к годовщине освобождения Бессарабии. Понимаете?
— Н-да…
Лейтенант задумался, выбивая пальцами на столике тревожную дробь. Малышка, словно почувствовав что-то, тоже притихла. Она уже не смеялась, сидела смирно. Потом прильнула к матери, спрятала личико на ее груди.
В окне мелькали остролистые клены. Между ними просвечивало небо, густо-голубое, незамутненное. А с верхней полки на Юрасова глядели девичьи глаза. Девушка обнаружила, что ее заметили, и смутилась. Уткнулась в подушку, по которой рассыпались волнистые, черные с блеском пряди волос. «Вот бы познакомиться. Смотришь, и мне бы писали письма», — размечтался Юрасов. Уж очень ему понравилась девушка.
И они познакомились. Наверное, помогло то, что в пути люди легко сближаются, быстро привыкают друг к другу.
Ночью поезд прибыл в столицу Молдавии. На вокзале зал ожидания был битком набит пассажирами. Деревянные диваны, отполированные юбками и брюками, вмещали столько людей, что было непонятно, как они туда втиснулись. На сдвоенных стульях спали дети. Возле них сгрудились родители. Стояли плечом к плечу, спина к спине. Засни кто-нибудь — на пол упасть не дадут. Да какой там пол! Наклонись чуть — завалишься на соседа. Тусклые лампочки под потолком бессильны были высветить всю эту копошащуюся, вяло перекликающуюся, озабоченную массу народа.
И все же Юрасову повезло. Только кто-то поднялся, освободил место на скамейке, как толпа стиснула Юрасова, надавила, буквально втолкнула в эту щель между сидевшими людьми. Нога на ногу, кулак на кулак, и он опустил налитую тяжестью голову, забылся… Засверкал перед ним Днестр, сжатый берегами. Но не вода это вовсе, а сплошная огненная лава. Мост над рекой гибко прогибается, дышит, как живой. По нему катит поезд, бесшумный, быстрый. Колеса совсем не тарахтят, будто гуттаперчевые. А лава внизу волнами морщится, горячими, маслянистыми. И вдруг грохот.