— Вперед!
И саперы двинулись на высоту. Те, что огибали ее с юга, повернули вправо, северные группы резко взяли направление вверх, повернув налево. Приходилось рвать проволоку, перебираться через рвы и траншеи, обезвреживать мины.
А гитлеровцы все высовывались из подземелья, словно черти из преисподней, били по комсомольцам из автоматов.
Эсэсовцы сопротивлялись отчаянно. Саперы напирали. Бились в траншеях. Сначала туда полетели ручные гранаты. Потом спрыгнули сами штурмовики. Врагов охватила паника, они разбегались. Лейтенант Корнеев бросился наперерез немецкому офицеру. Тот остановился, тщательно прицелился и выстрелил. Каков же был его ужас, когда пуля, будто заговоренная, никакого вреда русскому не причинила! Она просто упала рядом, как самый обыкновенный камешек. А русский шел вперед, на офицера. Торопясь, шепча что-то побелевшими губами, немец снова выстрелил, уже в упор. Попал, ну попал же, ясно видел это. А русский не шелохнулся.
— О, мой бог!
Офицер заслонился пистолетом, закрыл глаза. Он больше не доверял ни своему зрению, ни слуху, ни разуму.
Корнеев выбил из его рук пистолет, но в тот же миг из темноты выскочила группа эсэсовцев. Он открыл по ним огонь и крикнул:
— Ребята, не останавливаться! Бей их, пока не опомнились!
— Вперед! — прозвучал где-то очень близко голос Белоконя.
Перед Марченко — дюжина фашистов, не меньше. Запустил в них ручную гранату и расчистил ход сообщений, ведущий к вершине. Врукопашную схватились с эсэсовцами Гулай, Акопян, Костенко, Танюшин и Лыжин. На каждого сапера — по два-три немца. И все-таки разметали их всех, бросились наверх.
Путь им преградила длинная пулеметная очередь. Вражеский «машингевер» гремел неподалеку. Проследив за танцующими вспышками пламени, Пономаренко подкрался к пулеметчику, короткой автоматной очередью вынудил его замолчать.
Лазарев наткнулся на блиндаж, битком набитый гитлеровцами. Сунулся ему навстречу немецкий офицер, да такой громадный, что оторопь взяла, выстрелил из пистолета. Лазарев замер, как изваяние. Но не рухнул к ногам эсэсовца, как тот ожидал. Всю обойму разрядил гитлеровец в комсомольца. Даже не покачнулся русский, шагнул к пораженному суеверным страхом офицеру и прикончил его. Остальным обитателям блиндажа скомандовал:
— Руки вверх!
Те было схватились за оружие. Тогда швырнул гранату. Это их убедило — уцелевшие послушно подняли руки.
Бой за высоту продолжался всю ночь. К рассвету противник частично вырвался из окружения. Остатки еще сопротивлялись, когда Белоконь с группой комсомольцев забрался на вершину и развернул Красное Знамя.
Высота 233,3 была взята. Но на склонах все еще кипела схватка. Гитлеровское командование бросило в бой резервы, подтянуло артиллерию. И как только на высоте заалело Красное Знамя, началась оглушительная канонада. До чего ж не хотелось фашистам отдавать этот уголок советской земли. Ведь восемнадцать месяцев они его укрепляли. Надеялись удержать подступы к Смоленску.
Столько усилий было затрачено. Под землей расположился настоящий городок с клубом, баней, складами и мастерскими. Комфортабельные жилища, где отдыхали, даже развлекались. Здесь устраивались надолго. Сюда тянулись нити связи с фронтом и тылом. И все же форпост у границ немецкой группы «Центр», на которую фюрер возлагал последние надежды, был обречен.
Захваченный в плен обер-ефрейтор Швайге на допросе объяснил успех русских тем, что, якобы, появилась какая-то странная пехота, действующая без артиллерии и танков внезапно и дерзко.
Он говорил и закатывал выцветшие глаза под лоб, оттягивая ворот короткими пальцами, будто тот душил его.
— Стальная дивизия, о!
Как бы то ни было, отборные части гитлеровцев двинулись спасать эсэсовцев. Завязалась ожесточенная схватка на флангах высоты. Лицом к лицу встретились штурмовики с противником на западном склоне. У саперов — пулеметы да автоматы. И патронов в обрез. Атаку за атакой отражали они без артиллерии. Патронов оставалось все меньше.
— Стрелять только по команде! — предупредил Белоконь. — Бить наверняка.
Досадно: кругом трофейные снаряды, но орудия молчат — выведены из строя.
— Замполит! — позвал комбат.
— Я здесь, Федор Наумович, — отозвался Лебедев.
— Давай сюда трех комсомольцев!