— Непременно!
Вот так сойдутся они, поговорят, отведут душу оба, и каждый в свой батальон. Васютин — во второй, Никоян — в пятый.
Как-то их подразделения занимались разминированием по соседству. К исходу дня гитлеровцы возобновили стрельбу из тяжелых орудий. Саперы стали окапываться, чтобы не зацепил снаряд.
Василий Васютин переходил от взвода к взводу — замполиту приходилось в любое дело вмешиваться. Кроме того, он был общепризнанным специалистом по минам, значит, мог дать дельный совет, подсказать что-нибудь. Ну и не ждал, пока позовут, сам шел.
Только шагнул, как поблизости грохнула мина. Словно иголку магнитом потянуло Васютина к земле. Во рту та же горечь, какую ощутил два года назад в Донбассе, когда сработала в руках трехрожковая немецкая мина. Но тогда потерял сознание, а сейчас отдавал себе полный отчет в том, что ранен.
Он приподнялся. И опять грохнуло рядом. Посыпались градом осколки. Отсюда, из этой опасной зоны, надо было обязательно выбраться, а у него подламывались колени, кровь текла безостановочно.
Между тем сумасшедший обстрел продолжался. «Стукнет сюда еще разок, и ничего от меня не останется, — подумал Василий. — Рядом, как нарочно, никого. А без посторонней помощи мне с места не сдвинуться».
Голова кружилась. В ушах — неумолкаемый перезвон, будто раскачивались колокола. Он закрыл глаза. А когда открыл, увидел знакомый каштановый чуб. Неужели Никоян? Может, кажется? Нет, точно. Его голос с характерным акцентом.
— Держись, дорогой.
— Сурен, — прошептал Васютин. — Сплоховал я…
Никоян обхватил его, потащил. Снаряды рвались беспрерывно, обсыпали их землей. Над головами так и свистело.
— Брось меня, Сурен.
— Зачем так говоришь? — рассердился Никоян. — Разве человек человека может бросить?
— Не донесешь меня…
— Донесу!
Снова мина. Взорвалась впереди. Никоян успел заслонить собой Васютина. Его тело, пробитое кусками рваного железа, дернулось и ослабло. Василий отказывался верить, что тот убит. Нет! Это было бы слишком жестоко.
— Сурен!
Молчит Никоян. Не шевелится.
— Сурен!
Никакого ответа.
— Суре-эн!..
А собирался воспитывать после войны, учить уму-разуму. Хотели вместе в Армению съездить. Как же писать теперь туда жене и детям о том, что случилось? Говорил, бывало: «Моя Араксия любое испытание выдержит». Выдержит ли это?..
Много лет спустя старший сын Никояна Генрих Суренович писал друзьям:
«Мой отец очень любил рисовать (у нас поныне сохранились некоторые папины фронтовые рисунки) и в мои детские годы внушил эту любовь мне. Поэтому в 1956 году я поступил в Ленинградское высшее художественно-промышленное училище… После окончания его работал в армянском филиале всесоюзного Научно-исследовательского института технической эстетики. С 1970 года по конкурсу исполняю обязанности доцента при кафедре… Младший брат стал инженером.
И то, что мы в те трудные и голодные годы выжили, а в дальнейшем получили высшее образование, заслуга нашего отца. В нашем воспитании он принимал участие своими письмами с фронта. Он и теперь направляет наши поступки в нужное русло своими дневниками…»
Так Сурен Амазаспович и после смерти остался воспитателем.
Маршал Рокоссовский пристально следил за действиями комсомольцев бригады. Молоды они были, но до чего бесстрашны! Какой высокой ценой платили за освобождение родной земли! Жизнями своими…
Личный состав 172-го гвардейского стрелкового полка переправлялся на левый берег Вислы. Под Демблином несколько амфибий с людьми неожиданно сели на мель. Противник открыл по реке ураганный огонь. Что тут делать? Оставаться на машинах, которые стали неподвижными мишенями, значило подвергаться опасности. И прыгать в бурлящую воду опасно — утонешь.
К счастью, подоспели саперы. Их маленькие юркие лодки подскакивали к амфибиям, забирали оттуда людей и переправляли на землю. Гитлеровцы усилили стрельбу. Одна лодка перевернулась, вторая, третья… Появились раненые.
В такой кутерьме трудно было что-нибудь разобрать. Однако комсомольцы продолжали действовать четко, слаженно. И тут загудели бомбардировщики. Раздался предупреждающий крик:
— Воздух!
Захлопали наши зенитки. Не обращая на них внимания, «юнкерсы» разворачивались над рекой, готовились бомбить беспомощных людей.
Денин высаживал на берег группу за группой. Виртуозно управлял лодкой. Направляясь в очередной рейс, поднял голову и увидел летящие на него бомбы. «Одна наверняка моя», — подумал он. Сразу прыгнул в воду как можно глубже. Ударил взрыв. Будто оглушенная динамитом рыба, всплыл он на поверхность. Чуть пришел в себя и обнаружил, что лодки на прежнем месте нет. Вместо нее — одни щепки.