Я был в таком ужасе от ее поступка, что не мог выговорить ни слова.
Мы стояли, как на «живой картине» в старых фильмах: девушка торжествующе держала змею, а я ужасался масштабам того, что она натворила. Внезапно сзади раздался звук. Я обернулся. Дверь в стене между двумя клетками открылась, и вышел высокий, грозный робот-охранник. Он уверенным шагом двинулся к нам.
– Вы арестованы, – загремел его голос. – Вы имеете право хранить молчание…
Девушка холодно глянула на робота, который высился над ней во весь свой огромный рост. Затем сказала:
– Отвали, робот. Отвали и заткнись.
Робот умолк и застыл.
– Робот, – сказала девушка. – Возьми эту чертову змею и отнеси в починку.
И робот, забрав у нее змею, без единого слова вышел в ночную темноту.
Даже не могу объяснить свои тогдашние чувства. Отчасти это было как смотреть жестокие сцены в фильмах – например, тот эпизод в «Нетерпимости», где рушатся огромные каменные здания. Просто пялишься в экран и ничего не чувствуешь.
Но потом я начал думать и сказал:
– Детекторы…
Девушка глянула на меня. Ее лицо было на удивление спокойным.
– С роботами иначе нельзя. Они созданы, чтобы служить людям, а все об этом забыли.
«Созданы, чтобы служить людям»? Это очень походило на правду.
– А как же детекторы?
– Детекторы никого больше не уличают. Посмотри на меня. Меня не уличили. Ни в краже сэндвичей. Ни в ночевке в общественном месте. Ни в уходе из резервации для выписанных.
Я не ответил, но ужас, видимо, ясно читался у меня на лице.
– Детекторы никого не уличают, – повторила она. – А может, и раньше не уличали. Незачем. Людей так воспитывают с детства, что никто ничего не делает.
– Люди самосжигаются, – сказал я. – Часто.
– И что, детекторы их останавливают? Если детекторы знают, что у людей неуравновешенные, самоубийственные мысли, то почему не вмешиваются?
Я мог только кивнуть. По всему выходило, что она права.
Я глянул на осколки у себя под ногами, на дыру в стеклянной стене, на пластмассовое дерево. Потом на девушку. Она стояла в ярком искусственном свете посреди Дома Рептилий, спокойная, не одурманенная препаратами и (я опасался) совершенно безумная.
Девушка посмотрела на питонью клетку. На одной из верхних ветвей дерева за разбитым стеклом висел какой-то плод. Девушка просунула руку в дыру с явным намерением его сорвать.
Я вытаращил глаза. Ветка была высоко, девушке пришлось встать на цыпочки и тянуться изо всех сил, чтобы дотронуться до плода кончиками пальцев. Яркий свет из клетки четко очерчивал ее тело под платьем; оно было прекрасно.
Она сорвала плод и замерла на миг, будто танцовщица. Потом опустила его на высоту своей груди и внимательно оглядела. Не знаю, что это был за плод, возможно, какая-то разновидность манго. На долю секунды мне показалось, что она сейчас от него откусит, хотя он почти наверняка пластмассовый, однако девушка протянула его мне.
– Он совершенно точно несъедобный, – сказала она на удивление спокойно и сдержанно.
– Зачем ты его сорвала? – спросил я.
– Не знаю. Мне показалось, что это будет правильно.
Я долго глядел на нее и молчал. Несмотря на морщинки в уголках глаз, и на складки от спанья на скамейке, и на всклокоченные волосы, она была прекрасна. Тем не менее я не испытывал влечения – только восхищенный страх.
Я засунул пластмассовый фрукт в карман и сказал:
– Поеду в библиотеку и приму сопоры.
– Ладно, – ответила она, снова поворачиваясь к пустой клетке. – Доброй ночи.
У себя в комнате я положил пластмассовый фрукт на «Словарь» и сел на кровать. Потом принял три сопора и проспал до сегодняшнего полудня.
Фрукт по-прежнему на «Словаре». Мне хочется, чтобы в нем был какой-то смысл. Но смысла в нем нет.
День тридцать седьмой
Четыре дня без таблеток. И только два косячка в день – один после ужина и один перед сном. Очень странное состояние. Я чувствую себя в напряжении и в то же время взбудораженным.
Часто я не нахожу себе места и расхаживаю взад-вперед по коридорам библиотечного подвала. Коридоры бесконечные, ветвящиеся, как лабиринт, чуть сырые и заросшие мхом. Иногда я открываю какую-нибудь дверь и заглядываю внутрь, помня, как нашел «Словарь». Мне почти страшно найти что-нибудь еще; не уверен, что я этого хочу. И без того на меня навалилось слишком много нового.
Однако в комнатах ничего нет. У некоторых вдоль всех стен стеллажи от пола до потолка, но полки пусты. Я осматриваюсь, потом закрываю дверь и возвращаюсь в коридор. Там всегда пахнет плесенью.