Что-то в нем разбудило во мне то, чего я не позволял себе чувствовать с детства: злость. Я развернулся и в ярости уставился на веснушчатого карапуза.
– Отвали, робот, – сказал я.
Он, не глядя на меня, начал:
– Зебры…
– Отвали, – повторил я.
Он резко повернулся и запрыгал по другой дорожке.
У меня осталось приятное чувство, хотя я не был твердо уверен, что он робот. Вроде бы роботы должны отличаться цветными мочками ушей, но я, сколько себя помню, слышал разговоры, что это не всегда так.
Некоторое время я пытался смотреть на зебр, но не мог сосредоточиться на них из-за разнообразия ощущений: странной радости оттого, что заставил умолкнуть ребенка (или кто он там был), и целой группы смешанных чувств по поводу девушки, из которых сильнее всего был страх, что она ушла. Или ее все-таки уличили?
Зебры вовсе не резвились и вообще вели себя довольно апатично; может, это означало, что они настоящие.
Через некоторое время я снова пошел по дорожке, а когда поднял взгляд, то увидел за серым фонтаном ее, девушку в красном платье. Она шла ко мне, и в руке у нее был букет желтых нарциссов. Я остановился, и на миг показалось, что сердце у меня перестало биться.
Она подошла, держа цветы и улыбаясь.
– Привет.
– Привет, – сказал я и добавил: – Меня зовут Пол.
– Мэри, – ответила она. – Мэри Лу Борн.
– Где ты была? Я заходил в Дом Рептилий.
– Гуляла. Вышла перед ланчем и попала под дождь.
Тут я увидел, что ее красное платье и волосы – мокрые.
– Ой, – сказал я. – Я боялся, ты… тебя…
– Уличили? – рассмеялась она. – Пойдем обратно к змеям в домик и съедим по сэндвичу.
– Я уже ел ланч. А тебе надо переодеться в сухое.
– У меня нет сухого, – ответила она. – Это платье – вся моя одежда.
Я на мгновение задумался, потом все-таки решился. Не знаю, как так получилось, но я сказал:
– Поехали со мной на Манхэттен, и я куплю тебе платье.
Она вроде бы даже не удивилась.
– Подожди, только сэндвич возьму…
Я купил ей платье в автомате на Пятой авеню – желтое платье из красивой плотной ткани под названием «синлон». К тому времени, как мы вылезли из автобуса, волосы у нее уже высохли, и она выглядела сногсшибательно. Цветы по-прежнему были при ней и подходили по цвету к платью.
Слово «сногсшибательный» я запомнил из фильма с Тедой Барой. Дворянин и слуга смотрят, как мисс Бара в черном платье и с белыми цветами в руках спускается по винтовой лестнице. Появляются слова слуги: «Очень мила». А дворянин кивает, и возникают его слова: «Она сногсшибательна».
В автобусе мы почти не говорили. Когда я привел ее в свою комнату, она села на черный пластиковый диван и огляделась. Комната у меня большая и яркая: сиреневый ковер, картинки с цветами на стальных стенах, мягкое освещение. Я ею искренне гордился. Конечно, хотелось бы еще окно, но она располагалась в подвале – на пятом подвальном этаже, если совсем точно, – так что об этом не приходилось и мечтать.
– Тебе нравится? – спросил я.
Мэри Лу встала, поправила картинку с цветами.
– Немножко как чикагский бордель, – сказала она. – Но мне нравится.
Я не понял и спросил:
– Что такое чикагский бордель?
Она посмотрела на меня и улыбнулась.
– Не знаю. Так мой отец говорил.
– Твой отец? – изумился я. – У тебя был отец?
– Типа того. Когда я сбежала из интерната, меня взял к себе один очень старый старик. Он жил в пустыне, и звали его Саймон. Если он видел что-нибудь яркое, закат например, он говорил: «Как чикагский бордель».
Она посмотрела на картинку, которую поправила, потом села на диван и сказала:
– Я бы выпила.
– От спиртного тебя не тошнит? – спросил я.
– От синтоджина – нет. Если не пить слишком много.
– Ладно. Я, наверное, тоже с тобой выпью.
Я нажал кнопку на столе и вызвал сервороборота. Он появился почти сразу. Я велел ему принести два стакана синтетического джина со льдом.
Он уже собирался идти, но тут Мэри Лу сказала: «Подожди минутку, робот» – и повернулась ко мне:
– А можно мне еще что-нибудь поесть? Мне зоопарковские сэндвичи ужас как надоели.
– Конечно, – сказал я. – Извини, что сам не сообразил.
Меня немножко смутило, что она распоряжается, как дома, но при этом мне было приятно ее угощать, тем более что на университетской карточке оставался большой неиспользованный кредит.
– Автоматы в кафетерии делают хорошие сэндвичи с эрзацбеконом и помидорами.
Она нахмурилась:
– Я никогда не могла есть эрзацбекон. Мой отец вообще считал всю искусственную еду гадостью. Как насчет ростбифа? Не в сэндвиче.