Неох, во-первых, начал перед ними извиняться, что ввечеру сделался ему жестокий припадок; итак, принимал он поутру лекарство, которое привело его в превеликую слабость и не позволяет встать с постели; просил он, чтоб гости его сели, и когда находились уже все по местам, то вместо того, чтоб приказать поднести им по чарке водки, как обыкновенно бывает перед обедом, надул он философические органы и начал предлагать им новую систему о свете. Все голодное собрание не застенчивым образом докладывало ему, что такие безнадежные задачи предлагаются после обеда и что когда желудок в хорошем здоровье, тогда и разум бывает понятнее. Неох вздохнул чрезвычайно немоглым образом и говорил им так: «Государи мои! Видя меня в такой слабости и почти уже при последнем издыхании, удовольствуйте несколько мое желание; вы мне все приятели, а у приятелей легко все выпросить можно. Помните ли, один премудрый человек сказал, что вино помрачает разум, а у меня за столом его будет весьма довольно; итак, набравшись его, не так уж будете вы здраво рассуждать о свете». Гости хотя и голодны были так, как волки, однако захотели быть учтивы. Чтоб не потревожить больного, слушали мнение его часа с три; только увидели из его рассуждений, что система его и до завтрешнего дня не умолкнет; итак, большая половина, вставши и поблагодари хозяина за хлеб и за соль, пошли искать обеда где-нибудь в другом месте, только не в таком, где вместо оного предлагают о свете.
Это был четвертый час пополудни. Неох оставшимся у него гостям приказал поднести по чарке водки с некоторою весьма малого рода закускою, которая чтобы не утоляла их голод, но больше бы приводила оный в совершенство, и начал с новыми силами продолжать мнение свое о свете. Это правда, он говорил очень красно и замысловато, и когда б гости его покушали, то не поскучали бы слушать и целые три дни. Солнце уже прищурилось и уснуло, мрачная ночь покрыла небо черною своею епанчою; может быть, сытые и роскошные граждане после ужины начинали уже и дремать, а гости Неоховы еще и не обедали; однако он не переставал рассказывать, а обед продолжал скрываться; дурная тут надежда покушать, где во всем доме ни одного куска хлеба не видишь. Итак, еще несколько человек, положив шляпы под мышки, встав со стульев и поблагодари учтивым образом хозяина за его угощение, пошли не обедав искать ужины. Тут остались только четверо, те, которые обещались прийти к нему обедать. Они говорили Неоху: «Так ты, брат, столько же богат, как был и прежде, и потчиваешь гостей своих по старому своему обыкновению? Однако что ж делать, мы не виним тебя твоею бедностию; по крайней мере вели нам дать хоть хлеба с водою; новая твоя система о свете насыщает наш разум, а желудок без пищи не соглашается больше слушать твои изъяснения».
Неох спрыгнул тотчас с постели, сбросил в одну минуту с себя все больное платье и надел здоровое, которое стоило хороших денег. «Смотрите на меня, — говорил он своим приятелям, — и узнайте теперь, в каком я состоянии». Потом отворил боковые двери, гости увидели в другом покое накрытый стол, совсем не приличный бедному человеку. Неох, сделавшись хозяином, просил их весьма учтиво за стол. Как скоро сели они за оный, то столько же числом вышло к ним напудренных госпож, которые тотчас обошлись с ними ласково и также сели вместе. Сделалось за этим приятельским столом людей мужского и женского пола дважды по пяти, итак, десять особ. Все они веселились друг перед другом лучше и задачнее. Неох потчивал гостей весьма усердно, однако себя больше всех. Он знал очень хорошо русское обыкновение, что хозяину прежде всех надлежит быть пьяному, а без того и гости веселы быть не могут. Дурные нынешние обыкновения тут не мешались, где присутствовал пьяный Бахус и зардевшаяся Венера; изрядное вино усладило мужеский пол, ибо они его чересчур усердно потягивали, и принуждало уже некоторых и дремать, а в женском мозгу произвело охоту танцовать. Тотчас заревела нескладно настроенная музыка, и пошли все правильно ходить по комнате; женщины ступали важно и замысловато, делали приятные виды и ужимки, а мужчины ходили на реях и нередко поталкивали лбами на стулья своих красавиц, что, однако, не истребило в них охоты к плясанию. Они предложили пьяным кавалерам, чтоб начать прыгать голубца; тотчас все согласились и начали поднимать ноги. Очень скоро в одном углу что-то стукнуло: а это один веселый вспрыгнул некстати высоко и ударился затылком об стену; потом в другом углу двое как-то ненароком столкнулися лбами и раскроили себе головы; одним словом, везде поднялось головное сражение, и всякий чувствовал себя пораненным. Трактирщик и несколько других людей, сжалившись над их нестройным веселием, зачали растаскивать их по постелям. Когда уже сжалился над ними такой человек, с которым честь и совесть никогда не встречаются, то мне, человеку не торговому, и подавно надлежит оказать мое сожаление и перестать описывать дурное и пьяное их состояние, и ежели еще скажу я хоть слов пятьдесят в сей вечер, то, дожидался оного, перебьются они все до смерти. Итак, окончим сие их веселие и оставим их в покое, дадим окончить то Венере, что начал Бахус; потом услышим, что заговорят они на другой день в то время, как начну я рассказывать третий вечер Неохова приключения.