Выбрать главу

Нет в свете ничего хуже для человека, как возноситься выше своего состояния и не быть довольну тем, чем определила судьба владети. Муж Неоховой любовницы был чрезмерно богат, но не меньше того скуп; знал он, что не проживет до смерти своего имения, но всякий час старался его умножить и согласился бы для своей прибыли, чтобы его сто раз высекли на площади розгами всенародно. Он, услышав, что Неох был весьма бедный гражданин и разбогател столько вдруг, что удивляется тому целый город, подумал, что есть такое средство к получению богатства, которое избавляет всякого труда и попечения о приращении оного. Итак, просил он некогда студента к себе в гости и, употчевав его весьма изрядно, просил униженным образом, чтобы он его уведомил, откуда он получил такой достаток. Неох, услышав сии слова, несколько было струсил и подумал, что этот олень, проведав тайное свидание с его сожительницею, становится сильным и хочет потазать его в суде, а не в лесу рогами. Итак, смешавши красноречие со страхом и заняв у лжи несколько неправды, зачал его уговаривать баснями такого содержания: «Я вижу, государь мой, что ты человек совестный и не из тех торговых людей, которые продают душу свою за две копейки, а ежели будет прибытку гривна, то они ради сойти за нее во ад на вечное мучение. Торг нередко бывает причиною греху, и в продолжении оного нечувствительно душа отдается сатане, ибо всякий обман происходит от дьявола, а делающие завсегда оный суть его дети. Ты не из числа тех людей, а из числа людей добродетельных; я тебе верю и тебя признаваю, и мне ничто не мешает иметь к тебе великую преданность. Ты требуешь от меня, чтоб я тебе открылся, каким образом получил я богатство; с охотою моею на сие соглашаюсь, и ты услышишь, что я во всем человек чистосердечный. Жена твоя…» Как только выговорил сии слова Неох, то купец перервал у него весьма поспешно: «Нет, пожалуй, жене этого не сказывай. Она баба, а бабы, ты вить знаешь, что на язык невоздержны; уведомь о том меня одного». Сими словами ясно доказал своему сопернику, что он ни бельмеса не разумеет из их дела. Итак, Неох оправился совсем и перестал его бояться; предприял издеваться над ним и продолжал речь свою таким образом: «Правду сказать, что с виду ты похож на самого жида, а седыми волосами и трясущеюся головою изображаешь сатану или по крайней мере его наследника. Но как внешние знаки не всегда согласуются со внутренними, то имеешь ты, может быть, доброе сердце, которое испорчено только одною жадностию к деньгам; итак, опасаюсь я, что ты не поблагодаришь меня после за это». Купец клялся пред ним всеми богами. «Слушай же, мой друг, — говорил ему Неох, — теперь-то обнадеживаю тебя, что скажу тебе самую истину и ты не будешь иметь причины раскаиваться в твоем предприятии. Знаешь ты великого первосвященника Перунова[138], и знаешь опять, что он человек добродетельный, набожный и строгий почитатель закона, и не токмо что не отпускает никому великих грехов, но и слабости человеческие редко извиняет. Сии наружные его свойства не согласуются со внутренностию нимало. Сердце его коварно, исполнено суеты и всякой неправды; он жалует тех людей, которые умеют жить на свете и обманывают народ весьма изрядно всякими различными способами. Еще ж вдобавок к сему владеет им любовная страсть, и столько много ослеплен он ею, что всякое неистовство предприять для того в состоянии. Знаешь ты знатную госпожу, которая называется Минамила? Он ее обожает и, можно сказать, что любит больше самого себя. Всякий день имеет он с нею свидание во время вечернее в той роще, которая окружает храм Перунов. Он выбрал меня своим Меркурием и вверил любовные дела скромности и молчаливости моей без всякого о том сомнения. Но я уже изнемог от сего Юпитера, ибо он слишком ретиво жалует посещать письмами и подарками свою красавицу, и думаю проситься в отставку. То правда, что награждает он за то весьма щедро и, можно сказать, что прямо по-Юпитерски, и почти заваливает человека золотыми горами. До сего времени стоял я под желобом, из которого лил на рамена мои золотой дождь сильнее того, который падал в прелестные колени прекрасной Данаи[139]; но я уже доволен и имею с лишком, нежели бы мне надобно было; и для того не хочу быть больше полномочным послом великого первосвященника, ибо не всегда быть должно благодарным и, мне кажется, можно и без сей добродетели прожить на свете. На мое место надобен ему непременно человек, и ежели изволишь ты, то я могу тебя одобрить перед его особою, а он мне, конечно, во всем поверит; только должен ты быть столько скромен, сколько был я, ибо зависеть будет от того жизнь твоя и всякое благополучие. Живучи и в свете, надобно приучить себя ко всему и изведать силу и состояние всякой вещи, чтобы в случае нужды, не запинавшись, можно было рассуждать о ней правильно. Любовь не порок, но от многих молодых людей почитается первою добродетелью в свете; следовательно, хулить того не должно, который приводит в союз женщину с мужчиной; тем он крепит и вяжет их дружество, возобновляет природу, старается умножить поколение смертных и производит между людьми весьма тесное согласие, которое покупается иногда весьма дорогою ценою».

вернуться

138

Перун — «первый славенский бог, его признавали производителем грома, молнии, дождя, облаков и всех небесных действий… Огонь горел пред ним непрестанно. Храм его был в Киеве над Бурычевым на высоком пригорке, потом также и в Новгороде».

вернуться

139

Даная (греч. миф.) — дочь царя Акрисия, запертая отцом в подземелье; однако «Юпитер, влюбяся в нее, помощию Плутуса превратился в золотой дождь и вошел к ней в ложницу».