Сперва секретарская жена меня полюбила по причине той, что «рыбак рыбака далеко в плёсе видит». Она была женщина податливая и чаще изменяла мужу, нежели старалася наблюдать к нему верность, чего, правду сказать, не пристально он и требовал, для того что прибыток наблюдал он больше, нежели свою честность; ибо он думал, что и без чести дом его может быть изобилен так, как полная чаша. Сверх сего похвального дарования супруга его придерживалася различных вин, в которых не имела она никогда нужды; следовательно, была она только тогда трезвою, когда вставала поутру с постели. Я же не имела за собой сего порока; итак, не могла делать ей компании в этом, но в прочем во всем была ее наперсницею. Счастливое мое состояние вышло было у меня совсем из головы, но напомнил мне оное безграмотный канцелярист, который жил у секретаря в доме для переписки с черного набело. Весьма мне было удивительно, что он, не умея грамоте, умел в меня влюбиться, а я прежде думала, что любовь никогда не заходит в подьяческие сердца. Чуден он был в должности канцеляриста, но в должности любовника показался мне еще чуднее. Узнал он любовь, но только не ведал того, с которого конца за нее ухватиться и как к ней пристать. Во-первых, начал он мне примигивать и кивать головою; я поняла его намерение и предприяла над ним посмеяться. Желая прежде уведать его разум, задала я ему три задачи, чтобы он мне оные решил: кто умнее всех в городе, кто ученее и кто добродетельнее всех.
На другой день поутру изъяснился он мне так:
— Я не нахожу никого умнее нашего секретаря, который решит все дела без остановки и докладывает об них всегда по порядку; а ученее нет некоторого стряпчего, который читает почти все указы наизусть и часто заставляет молчать судей; кто ж добродетельнее всех, об этом я не ведаю, да думаю, что и многие из канцелярского племени о том тебе не скажут, ибо редко мы слышим о добродетели.
Выслушав его, я усмехнулась, а он продолжал говорить:
— Что, разве ты думаешь, что стихотворцы умнее всех людей с своими кавыками и точками? Ежели бы попалися они к нам в приказ, то позабыли бы ставить точки, когда бы с оными насиделися без хлеба. А намедни, не знаю как, занесли к нам оду какого-то Ломоносова[152], так мы всем приказом разобрать ее не умели. Да что больше говорить: сам секретарь сказал, что это бредни и не стоит она последней канцелярской записки.
Так толковал любовник мой о ученых людях, и, я чаю, первому бы из них не дал он у себя места и в копиистах. Разобрал же он скоро, что разум его был не на мой вкус и оным мне он не понравился; таким образом, предприял угодить подарками. Чего ради начал прилежать переписывать дела, и вправду сказать то, по состоянию его дарил он меня довольно, ибо за всякую переписку брал он всегда тройную цену, и сказывают, что у них так и ведется: когда приказный под покровительством секретарским, то за все про все получает втрое. В это время потужила я о Светоне и иногда, сравнивая канцеляриста с ним, плакала горько, а это происходило оттого, что я была глупа, а ныне наши сестры поступают не так; они всегда желают лишиться скорее знатного господина, чтоб отыскать вскорости другого и начать снова разживаться, и для того-то ни одной нашей сестры, то есть такой же пригожей поварихи, как я, в целом государстве не отыщешь верной, чтоб которая не хотела иметь вдруг по три и по четыре любовника.
Попечением и трудами канцеляристовыми имела я на себе платьице уже почище; итак, приезжающие к госпоже секретарше воздыхатели начали поглядывать на меня поумильнее, нежели на хозяйку, что ей очень не понравилось; таким образом, отказала она мне от своей службы.
152
…