— Ничего не з-знаю, г-го-ворите, Рая, г-го-ворите, — Исаев опять стал заикаться и это еще больше испугало медсестру.
— Я не должна была вам говорить, вы уж меня не выдавайте. — У Раисы неожиданно навернулись на глаза слезы.
Иван, взяв себя в руки, спокойно сел на кровати, подтянувшись за спинку, и тихо, но решительно сказал:
— Не волнуйтесь, я умею держать язык за зубами. Говорите.
— Никита Игнатич умер.
— Когда?
— Вот вчера и похоронили.
— Оля была?
Раиса присела на край кровати:
— Нет, Оли не было, я не стала расспрашивать, видела только, как Галина Степановна увела Ванятку.
— Мальчика брали на кладбище, зачем?
— Иван Егорович, вы только успокойтесь, я очень неправильно поступила, рассказав все вам, мне влетит за это. — Раиса вдруг расплакалась.
— Ну, бросьте вы, я сказал — никому! Как я завидую Марченко. — Иван обнял за плечи девушку и, как мог, стал успокаивать.
— А как я завидовала Оле, когда вы ее привезли тогда вечером, как на вас тогда тетка Галя наехала! — вдруг рассмеялась сквозь слезы Раиса.
— Жаль Никиту Игнатьича, толковейший был человек, пусть земля ему будет пухом. Так после того, как на меня Галина «наехала», Никита Игнатич мирил нас, да так до конца и не помирил.
— Она со всеми так, все ей не угодны. Никита Игнатич любил ее, и как она над ним ни издевалась, не мог бросить. Правда, мамка говорит, что уходил он от нее два раза, но потом опять возвращался.
— Конечно, жизнь есть жизнь. Жалко старика, милый был человек.
— И что удивительно, Галина все охает, ахает, ко мне за помощью обращается, а он — ни разу.
— Да. И как вас, простите, тебя на медсестру угораздило?
— Да так, в мединститут не прошла, вот и..., — Раиса развела руками.
— А как же с Вовкой? Дети?
— Конечно есть, притом двое, мальчик и девочка, уже взрослая, не то что ваш.
— Ну да! А Марченко теперь кто? Мы же с ним после Планерской так и не встречались.
— Да как же: Водитель он, на автобусе колесит по Крыму. Живем хорошо, недавно квартиру получили. Поправитесь, заходите.
— Конечно, само собой!
Раиса встала, заторопилась уходить.
— Минуточку, Рая, можно я вас так буду называть?
— Отчего же, ваш Ванятка меня иначе как Райкой и не величает.
— Я бы очень просил никому о том, что я в госпитале, пока не говорить. У Оли диплом, пойдут разговоры. Кого бы я хотел видеть — так это Ванятку, но и ему пока нельзя, пусть думает, что я на ученьях, так будет лучше.
— Хорошо, хорошо, Иван Егорович, я только Вовке скажу, у нас с ним секретов нет, иначе он узнает и никогда мне не простит. Тем более что он о вас часто вспоминает.
— Ладно, договорились. А вот, глядя на вас, кто бы мог подумать, что вы летали на планере!
— Почему же? Между прочим, это я Олю уговорила записаться в школу.
— Вы сейчас такая солидная, такая...
— Ну что вы, я какой была, такой и осталась, не как некоторые...
Иван стал анализировать полученную от медсестры информацию: «Жаль Игнатьича, ведь и шестидесяти не было... И почему мои не сказали? Вот конспираторы! А Оля? По идее она уже должна была защититься еще в июле. Тогда где же она? Что-то тут не так, надо позвонить отцу».
Исаев всегда перед сном долго костылял по живописному госпитальному дворику, сидел на лавочке в вечернем сумраке. Вот и сейчас он медленно спустился со второго этажа и поковылял по пустынному, поросшему кустами туи и шелковицы двору. Подошел к телефону автомату, постоял возле него, не решаясь — звонить или не звонить. Да так и не позвонил, подумал: «Может спят, они рано ложатся, зато рано встают». И, приняв такое решение, вновь застучал костылями по аллее.
А на следующий день, к большому удивлению Исаева, нагрянул к нему Марченко со всей своей семьей, да еще и с Ваняткой. Увидев отца, он вначале не узнал его, и только когда Иван позвал, вихрем понесся навстречу. Исаев, бросив костыли, встал на колени и Ванятка повис у него на шее.
— Папочка, миленький, родненький, я так и знал, что неправду говорит бабуля, что ты умер! Вот же живой ты, я теперь всегда к тебе убегать буду! — И мальчишка всем своим горячим тельцем прижался к голове Ивана, гладил кудрявые волосы и все щебетал, щебетал: - Папочка, миленький, родненький. Ух, ты, щетина, какая! Ты побрейся, а то колется, а Райка хорошая, и чего ты на ней не женился, вон Вовка — не нарадуется.
Вовка с Раисой и детьми стояли в сторонке и, наблюдая эту сцену, улыбались.
— Что же ты на мамку свою такое говоришь-то? И бабуля у тебя х-хорошая, — наконец вымолвил, чуть заикаясь, Иван.
— Не хорошая, не хорошая, она меня от бабушки Риты забрала, а дедуленьку-то моего родненького в землю зарыла! — и мальчик заплакал навзрыд. — Папочка, пойдем, заберем его оттуда, ему там плохо. Он приходил ко мне вчера ночью и говорил, просил забрать, давай заберем его!