Он занимался в детстве плаванием и неплохо нырял, умея продувать уши. А потому грёб и грёб вниз, делая нечто подобное глотательному движению горлом после каждого гребка. Когда этого стало недостаточно и уши начало ломить, он принялся одновременно с глотательными движениями потихоньку стравливать воздух через нос, и давление снова выравнивалось. Постепенно вокруг стало темнеть. Весёлые солнечные лучи, легко пронизывающие толщу воды и делающие её бирюзовой у поверхности, остались далеко позади. Темнота сгущалась, воздуха оставалось всё меньше. Первоначальный кураж словно сжимался вместе с грудной клеткой, которую сдавливала многотонная толща воды. Ещё несколько гребков – и бесшабашная эйфория резко сменилась чувством тревоги и отрезвляющим, но несколько запоздалым здравым смыслом: «Эй, герой, тебе ещё обратно столько же!» Он перестал грести, но продолжал сваливаться вниз. Бездна, выталкивающая поначалу, уже давно и жадно его всасывала. В мозгу замигала красная лампочка: «Поворачивай назад!» И тут он не столько увидел, сколько почувствовал впереди неясную тень – дно! В тот же миг обнаружилось, что он больше не может выдавить из себя ни пузырька воздуха. Воздух кончился. Возможно, так не бывает в спокойной обстановке, но ему в голову одномоментно пришли три абсолютно разные мысли, и все три были услышаны и восприняты единовременно. Первая: «Мартин Иден не умер в тот же миг, как выпустил весь воздух на глубине. А это значит, что он вынырнул и скорее всего умер от ужаса, оставшись один на один с ночью и океаном…» Вторая: «Да, у тебя больше нет воздуха и вот-вот лопнут уши, но неужели ты не используешь безумно редкий шанс коснуться морского дна в чёрт-те какой дали от берега?» И, наконец, третья: «А может, Мартин Иден вовсе и не умер?» Несмотря на то что мысли пронеслись, казалось, мгновенно, этого времени хватило, чтобы он буквально свалился на дно и ощутил под руками мягкие водоросли на шершавых камнях. И эта не ставившаяся и неожиданно достигнутая цель как-то враз успокоила вот-вот готовый сорваться в панику мозг. Она вселила в него не восторг, но мягкое удовлетворение, как от хорошо и разумно проделанной работы. То, что начиналось как чистейшей воды авантюра, вдруг получило какой-то иной и глубокий смысл. Он плавно оттолкнулся от камней, успев подумать «Не обрезать бы ноги о ракушки, если они прячутся в этих мохнатых водорослях…», и начал скользящее движение вверх. Дела обстояли не очень хорошо. От недостатка кислорода не только мозг, но и всё тело выворачивало наизнанку, оно молило хоть о крохотном глотке воздуха, и жажда жизни из абстракции превратилась во вполне объективную реальность, представшую посредством непередаваемых ощущений… Крайне мучительных ощущений. Подстёгиваемый ими, словно кнутом, он раз за разом делал мощные гребки вверх, стремясь туда всем телом и душой. И никогда ещё в движения им не вкладывалось столько животного желания! Темнота сменялась светом, и вот, наконец, солнечные лучи вновь радостно скачут в праздничной лазури. Кажется, он выскочил из воды по пояс! Очумелый, с распахнутыми ртом и глазами, он жадно вдыхал и хрипло выдыхал, чтобы вдыхать вновь и вновь! Как же не ценим мы кажущуюся такой простой и обыденной, а на самом деле бесконечно чудесную вещь как глоток воздуха! Чтобы почувствовать это, достаточно выдохнуть и задержать дыхание. Ещё. Ещё. Ещё чуть-чуть. А теперь представьте, что воздуха вокруг нет! Он появится очень скоро. Но пока его нет, чтобы вы ни делали. Потерпите ещё всего лишь полминуты. Тридцать секунд – это же так мало и незаметно в обычной жизни! И так бесконечно долго, когда нет воздуха…
А через час он влюбился. Час потребовался, чтобы доплыть до берега. Берег оказался незнакомый. Он промахнулся и вышел на пляже какого-то номенклатурного пансионата, отгородившегося от простых смертных высоченным забором, но только не со стороны моря. Море уравнивало номенклатуру и гегемонов-пролетариев. Выяснив у спасателя, в какой стороне находится его турбаза, Ромка возвращался к себе. Усталый и счастливый.
Она лежала в модном шезлонге и смотрела на него из-под дымчатых очков. Он лишь успел подумать «Есть же такие девушки!», как она помахала ему рукой. Длинноногая загорелая блондинка с зелёными глазами и по-детски припухлым ртом на красивом лице с несколько высокомерным выражением. Которое, впрочем, тут же растаяло, как только она ему улыбнулась. Улыбнулась открыто, весело, как хорошему знакомому, которого давно не видела. Ромка едва сдержался, чтобы не оглянуться. Не там ли находится тот, кому предназначается эта шикарная улыбка. Но первая же её фраза-вопрос расставила всё по своим местам: «Откуда в этом старпёрском заповеднике завёлся мальчик с такой фигурой?» Он улыбнулся в ответ. Так же открыто и дружелюбно. И ничего не стал отвечать, подошёл и сел на камни у длинных загорелых ног. Он хотел её здесь и сейчас. Немедленно. И то, как откровенно, не стесняясь, она его «сняла», вселяло надежду в то, что это может произойти. Ну, хотя бы вон в том тенистом парке, поросшем густыми южными кустами, правда, аккуратно сформированными. Однако надежда быстро растаяла, когда выяснилось, что блондинке шестнадцать лет и её поведение – не что иное, как подростковая бравада. А её родители только что ушли на обед, и ей надо их догонять… Ромка, которому неделю назад стукнуло двадцать один, почувствовал себя безнадёжно старым и печально-мудрым.