Вновь говорю: это было в порядке вещей в античной риторике — как языческой, так и христианской. Не «нетерпимость» христиан тому виной, а стиль, характерный для всей литературы той эпохи. Весьма уважаемый жанр античной литературы назывался псогос — «хула» (от \|/еусо — ругаю). «Жанр этот требовал от автора исключительно очернительства»[620]. То, что сегодня этот стиль кажется недопустимым, — это одно из прорастаний той евангельской «закваски», что постепенно квасит тесто человеческой культуры и истории. И в этом вопросе лучше быть «модернистом», лучше ориентироваться не на образцы античной и патристической эпохи, а на нормы современного этикета.
Так что уж если я полемичен — то это как раз связано с моим погружением в мир Отцов. Почитайте откровенные издевательства над сектами у святого Иринея Лионского (христианского писателя и мученика Il века) — Против ересей 1,13,3.
В Житии преподобного Афанасия Афонского, написанном в начале Xl века монахом Афанасием повествуется, что когда кто-либо из братии поддавался «тирании дурного настроения» святитель Афанасий подвергал виновного насмешкам братии: кто-либо из монахов начинал как бы случайно посмеиваться над ним, другой подхватывал, третий продолжал, четвертый отпускал еще какую-то шуточку, так что бедняга в конце концов не выдерживал и прибегал к игумену, жалобно оплакивая свое бедственное положение (Житие Афанасия, 167). Осмеяние, видимо, было суровым, иначе виновному не пришлось бы «трагическими словами оплакивать свое бедственное положение». Насмешки, завершает свой рассказ автор Жития (р. 169). раздражали старые раны и обнажали больные места, и боль содействовала смягчению упрямой души»[621].
А вот действия царя Алексея Михайловича, именуемого Тишайшим. В Саввино-Сторожевском монастыре на службе присутствуют антиохийский патриарх Макарий и царь. Чтец по ходу службы произносит: «Благослови, отче». «Вдруг царь вскакивает на ноги и с бранью говорит чтецу: «Что говоришь, мужик, блядин сын… Тут патриарх, скажи "Благослови, Владыко!"»…От начала до конца службы он учил монахов обрядам и говорил, обходя их: «Читайте то-то, пойте такой-то канон, такой-то ирмос, такой-то тропарь таким-то гласом». Если они ошибались, он поправлял их с бранью»[622]. Такой же стиль выражений был и у патриарха Никона, у протопопа Аввакума.
Тут стоит пояснить, что для той эпохи слово б… не есть мат. По Фасмеру, первичное значение этого слова — «приводящий в заблуждение», отсюда «блядивый» — празднословный[623]. Аналогично в словаре протоиерея Григория Дьяченко значения ему придаются в таком порядке: 1) обман 2) пустословие 3) разврат[624]. Это старославянское слово является отглагольной формой от древнерусского слова «бляду, блясти», означающего «блуждать, ошибаться». В свою очередь, древнерусское слово родственно готскому «blinds — «слепой» и древне-северному «blindr» — «слепой, смутный» (отсюда же современное английское «blind» — «слепой»). Всё это, в свою очередь, восходит к общему индоевропейскому корню «*bhel-» — «белый» (именно от него современное слово «белый»), «блестеть».
Отсюда будет понятен текст протопопа Аввакума: «Да вси святии нас научают, яко риторство и философство — внешняя блядь, свойствена огню негасимому»[625]. Тут Аввакум явно держал в уме 2-ю стихиру на стиховне вечерни Пятидесятницы: «Риторов блядей безбожных огнем духа попаливша». И 4-й анафематизм чина торжества православия: «Блядословящим не нужно быти ко спасению нашему и ко очищению грехов пришествия в мир Сына Божия во плоти, и Его вольное страдание, смерть и воскресение, анафема» (правда, с 1840 года заменено на «безумие глаголющим»).
В XVIII столетии читаем у святителя Димитрия Ростовского: «Дети, блядины дети. Слышу о вас худо, место учениа учитеся развращенна, неции от вас и въслед блуднаго сына пошли с свинями конверсовати. Печалюся зело и гневаюся на вас»3.