История говорит горькую вещь:
Каждый раз, когда Церковь была гонима, ее иерархи и богословы говорили великие слова о свободе совести, о том, что religiones поп est religionem cogere[645]. Но каждый же раз, когда Церковь оказывалась рядом с властью, ее иерархи «по соображениям высшим, хотя и не умным»[646] начинали призывать к гонениям. «В тысячелетнем строе своем на словах Церковь еще высказывалась иногда за свободу совести, но в поступках своих она или с крайней болью признавала эту свободу, или вовсе не признавала ее, не признавала всегда, когда могла»[647].
В итоге за 20 веков христианской истории модели взаимоотношений Церкви и государства не блещут разнообразием: сначала Империя преследовала Церковь, а потом Церковь в союзе с империей преследовала всех остальных (с ролевыми переворотами во времена правления отступников и еретиков).
Даже сейчас вновь в наших настроениях царит надежда на «князи человеческие». С таким восторгом в наших разговорах и публикациях рассказывается о том, что корейский вождь Ким Чен Ир разрешил построить в своей стране 1 (один) православный храм и послал учиться в наши семинарии десять комсомольцев, которым приказано считаться православными христианами… И уже почти готов для вождя нимб «равноапостольного»… А о том, каково людям жить под его властью — думать неинтересно.
О том, куда подевались 400000 корейских христиан, живших в северной части своей страны до установления там коммунистического правления, тоже думать скучно. О том, что сейчас происходит там с христианами-не-по-разнарядке, тоже спрашивать не принято. Но вот два эпизода.
Один из свидетелей во время прохождения военной службы работал на строительстве дороги между Пхеньяном и Нанпхо. При сносе дома, стоявшего на месте проведения строительных работ, в стене обнаружили Библию и записную книжку с именами 25 человек, включая трех пасторов. Он рассказывает: «Солдатам удалось найти и привезти на стройку всех упомянутых в списке, туда же согнали и местное население. Я стоял в первом ряду. Пятерым лидерам вынесли смертный приговор тут же. Связав им руки и ноги, их положили на землю перед огромным катком для укладки асфальта. Остальных выстроили перед катком. — Вы обвиняетесь в шпионаже и предательстве, — раздалось из громкоговорителя. — Но если вы откажитесь от своей веры и прославите нашего великого вождя Ким Чен Ира, вам сохранят жизнь. — Никто из лежавших не проронил ни слова… Раздался ужасный звук ломавшихся под тяжестью катка костей».
1992 год. «Я работала на резиновой фабрике в ночную смену. Однажды, когда пришла на работу, увидела выстроенных в ряд восьмерых христиан, которых офицер пытался заставить отречься от Христа. Когда те отказались, он приказал другим заключенных облить их раскаленным железом. От запаха горелой человеческой плоти я потеряла сознание…»[648].
Конечно, в Корее преследуют не православных христиан (из-за отсутствия там таковых), а протестантов. Но отчего же боль инославных христиан, события из жизни и смерти современных мучеников отсутствуют на страницах нашей православной прессы?
А если Ким Чен Ир и в самом деле станет считать идеи чучхе и православия едиными, и под асфальтовые катки станет класть язычников или атеистов — мы тоже будем считать это нормальным?
Может, пора объявить главной ересью для христианина не то или иное расхождение с византийской философией, а готовность оправдать убийство инаковерующих?
Вообще вопрос о том, добро или зло принесло христианству его огосударствление, относится к числу «проклятых». Возможно, оно на века затормозило распространение христианства. «Подмена голоса Церкви окриками государства явилась величайшим соблазном»[649]. Сработал известный принцип: кто не может убедить, стремится поработить.
Апостолы шли по Римской империи без сопровождения жандармов. Может, потому они ее и победили, ибо «в тайне слез христианских содержится главная тайна христианского воздействия на мир: ими преобразовало оно историю. Не бичами, не кострами, не тюрьмами: все это — бессилие тех, кто не умел плакать»[650].
Но как только Христова вера стала государственной, то все враги Римской империи автоматически стали врагами веры, а христиане других стран — подозрительными элементами. И проповедники веры, вышедшие из христианской Империи, обретали двусмысленный статус: не то агенты Империи, не то вестники Христа. И весть их также стала двоиться: не то они дарят свою веру, не то требуют подчинения.