Если этот типикон был бы написан святителем Николаем Японским — стал бы[964]. А вот миссионерский устав, написанный святителем Димитрием Ростовским, боюсь, был бы слишком ориентирован на задействование «административного ресурса».
«Наставления священнику, назначаемому для обращения иноверных и руководствования обращенных в христианскую веру», написанные святителем Иннокентием Московским в 1840 году[965], очень хороши, но мало подробны. Некоторые же его советы полагаю совсем неочевидными. Например, он советует начинать беседу с Ветхого Завета, закона Моисеова и затем переходить к Евангелию. Мне ближе метод преподобного Maкария Алтайского, который советовал прямо с Евангелия и начинать. Будь моя воля — я бы вообще запретил издавать книги Ветхого и Нового Заветов под одной обложкой. Слишком много людей, честно читая Библию с первых страниц, погрязали в подробностях древнееврейских войн и теряли интерес к Библии вообще… В конце концов, даже Евангелие древние миссионеры переводили поначалу не полностью, а лишь наиболее значимые «воскресные чтения» (Апракос). И каждая отдельная книга Писания (или группа книг) издавалась на отдельном свитке. При нынешней же манере издания Писаний главное — Евангелие — теряется где-то между сложностями Ветхого Завета и неудобопонятностью Апокалипсиса.
Много доброго я нахожу в «Мыслях о способах к успешному распространению христианской веры» преподобного Макария Алтайского[966]. Но ряд страниц этой его книги помечены утопическим азартом. Печать аракчеевской эпохи очень видна. Только вместо солдатских поселений — миссионерские…
«Стены миссионерских монастырей имели бы самую правильную фигуру великого четвероугольника, и в самом центре его, с крайнею точностью изысканном, был бы поставлен соборный храм, окруженный широкою аллеею, а над вратами передними — колокольня с часами, которые возвещали бы звоном о непрерывном течении неудержимого, невозвратного, непрестанно в неизвестную вечность нас увлекающего потока времени, означая не только крупные, но и малые доли его — минуты.
От соборного храма аллеи шли бы в разные стороны прямыми и соразмерными линиями к разным корпусам, составляющим чистый двор и отделяющим чистый от черного. Но и на черном дворе надлежало бы содержать все строения в правильности и стройности. Всю же стену монастыря опушили бы тройными аллеями, двумя узкими и одною между ними широкою. Между тем, в храме не принимали бы тех украшений, которые ничего не говорят ни уму ни сердцу. Представим в воображении деревянный, но зато безопасно и дешево сделанный свод внутри церкви, который был бы покрыт светло-лазоревою краскою и на котором были бы многие из созвездий небесных, сияющие в меди позолоченной. Из средоточия же сего свода на позолоченной также цепи спускалась бы люстра с семью светильниками горящими, под нею висело бы изображение земного шара, на котором видимы были бы все океаны, моря, великие реки и все системы гор в расположениях, сообразных действительности, но без названий, а над шаром земным — белый голубь с распущенными крылами, изображающий Духа Святого животворящего. Не правда ли, что, взирая на такой свод во время ночного праздничного Богослужения, мыслящий человек исполнился бы умиления…
Епископы вместе с начальниками семинарий и низших училищ каждый год из числа сирот и вообще из числа казенных воспитанников от десяти до двенадцати лет, избравши предназначенное количество отроков и снабдивши бельем и всем одеянием, отправляли бы их в миссионерский образовательный монастырь. Таким образом институт Миссионерской общины получил бы детей, уже умеющих читать и писать по-русски, по-гречески и по-латыни, знающих Катихизис, Священную историю вкратце, первые правила арифметики и обучившихся нотному пению…
Воображаю также, что в составе Миссионерского общества будут многие благочестивые особы из сословия господ-помещиков: тогда не будет ли приятно доброму господину, не охотно ли согласится всякая человеколюбивая госпожа поискать между вверенными им на добро земледельцами душ, отрешенных от мира, и хотя в мире живущих, но уже распятых для мира?
Частные попечители представляли бы ангелов-хранителей между воспитанниками, они сидели бы между ними за трапезою, они стояли бы между ними в церковном Богослужении. Эти частные попечители историю каждого дня своего рассказывали бы общему инспектору, а сей ежедневно вечером приходил бы к начальнику общины сказывать о состоянии воспитанников…
Частные попечители, благочинный в монастыре, инспектор института и все старшие братия вкупе с настоятелем общины строго поддерживали бы правило, которым по внутренним аллеям позволялась бы только спокойная прогулка и разговоры самые тихие. Все же отроческие и юношеские увеселения и гимнастические упражнения происходили бы под легким присмотром частных попечителей в аллеях, окружающих стены обители. Вообще старались бы соблюдать в монастыре спокойствие и безмолвие. Ни один воспитанник не имел бы права идти прогуливаться, не получив благословения от частного попечителя.