Но ни разу в этих современных отчетах и публикациях я не встретил рассказа о миссионере, который остался бы там навсегда. Я и сам тоже раз в неделю возвращаюсь в Москву…
А так хотелось бы услышать зачин нового жития:
«Студент N на третьем курсе семинарии выразил пожелание овладеть алтайским языком и уехать в Горный Алтай… По окончании семинарии он был снабжен словарями, литературой и ксероксом, и отвезен в горный поселок»[1035]\.
Или: «Семинарист А. пожелал стать рабочим священником. Параллельно с учебой в семинарии он освоил профессию токаря и попросил направить его на работу на Горьковский Автомобильный завод. От пошива рясы отказался. Живет в рабочем общежитии, в котором, как предполагается, он через полтора года откроет молитвенную комнату».
Или: «Студентка М. решила создать «миссионерский тоннель» в Москве среди работающих здесь туркменов. Она выучила туркменский язык, освоила бытовую культуру этого народа и с поддержкой N-ского прихода создала культурно-просветительский центр для туркменских гастарбайтеров».
Или: «Семинарист 3. подготовлен к поступлению на факультет журналистики МГУ. Он предупрежден, что по окончании журфака не будет принят на работу в церковные издательства, но должен стать «золотым пером» «Московских новостей». Уже первые летние каникулы весь его курс провел в молодежном лагере при Иверском монастыре… Правда, ежегодно по две его однокурсницы совершают попытки суицида из-за того, что он отказывается следовать их стандартам сексуального поведения».
В общем, мне кажется, со временем мы наткнемся на вопрос о том, уместно ли священнику быть миссионером. Потому что лучший путь миссии — когда ты принимаешь образ жизни того народа, с которым ты живешь. Но это психологически очень тяжело сделать именно священнику. Русский священник — он в футляре, он в форме, у него очень высокая самооценка даже не себя как личности, а своего служения (я и по себе сужу). Священник — не профессия, и священнослужение переживается очень личностно, оно становится главным самоидентификатором человека. Русский священник внутренне очень расстраивается, когда в какой-то жизненной ситуации к нему обращаются не как к священнику, а как к обычному человеку (гражданину, покупателю, водителю…). Но для того, чтобы быть встроенным в жизнь тех, с кем ты разговариваешь в качестве миссионера, то есть в жизнь «чужих», которые уже дороги тебе, но которым ты сам еще отнюдь не дорог, эта сословно-высокая самооценка должна быть отстранена. Для священника очень тяжело снять рясу (не как одежду, а как свою социокультурную роль). Можно ли с детишками пойти поиграть в футбол? Ответ даже на этот вопрос для многих священников становится поводом для серьезных переживаний. Так что священство может быть для миссионера не только помощью, но и помехой.
— Но есть же такая грязь, где просто ничего не вырастет!
— Даже если не вырастет, это еще не страшно. Главное в таком случае — не дать чему-то другому вырасти.
Например, в полемике по штрих-кодам старец Паисий сказал однажды, что есть люди, которые не боятся штрих-кода на продукте и думают: «Я возьму, перекрещу и тем самым освящу его». Но он возражает и говорит, что не все может принять освящение, вода, например, может принять святыню, а мочу освятить нельзя.
Это очень красивое размышление, но оно логически не корректно, потому что мы крестим какие-то предметы не только для того, чтобы освятить, но и для того, чтобы изгнать. Есть крестная сила как нечто ограждающее, как экзорцизм. Мы что-то можем освятить в смысле «исполнить благодати», а что-то (скажем, туалет) мы кропим крещенской святой водой[1036], чтобы там никакое зло не пряталось, а не для потребления там святыни. Точно так же и здесь. Может быть, христианский плод на этой делянке не вырастет, но зато своей работой мы помешаем кому-то растить на ней сорняки. По принципу: «Что смогу, то съем, а что не смогу — понадкусываю». В этом смысле наше присутствиебудет «собакой на сене», которая, как гласит редко кем памятуемое продолжение этой поговорки, «сама не ест, но и другим не дает».
И тут есть повод вспомнить верное слово епископа Полтавского Филиппа: «Определенная часть населения настроена к любым новым технологиям враждебно. Для них телевизор — это икона зверя (Откр 13:14–15), а компьютер — чуть ли не сам Зверь. И не следует просто отбрасывать такие взгляды как несущественные, пустые и вздорные, — ибо людей, думающих так, немало. Не нужно пренебрегать таковыми, "обскурантами" и "фанатиками", нужно и к ним обратиться с проповедью. Ведь если мы свидетельствуем Истину враждебно настроенным к нам сектантам, нецерковным людям, преступникам, зависимым, — почему же мы отвергаем наших братьев и сестер заблуждающихся? Следует говорить им о соотношении внешнего и внутреннего, о значении всепобеждающей силы Божией, наконец, и о том, что листовки и "подметные письма" антикомпьютерного содержания изготавливаются тоже при помощи ненавистных компьютеров. Миссия среди "традиционалистов" и "антипрогрессистов" должна обязательно иметь место!»[1037].