— Прошу тебя, не надо ничего такого хотеть, — тихо сказала она. — Я же поняла, когда мы только познакомились, как ты предан своей работе. Я так гордилась тобой, глядя, как ты разговариваешь с журналистами. Для меня это было, ну, словно вдохновением.
— А что, по-твоему, было вдохновением для меня? — сказал я, стягивая с нее одеяло.
— Нет, только не на этих новых простынях. Подожди. Я припасла для тебя подарок.
Мы с ней всегда обменивались подарками в канун Рождества, обычно часа в три утра, после того как укладывали под елку очередной велосипед или игрушечную железную дорогу.
— Чур я первый, — сказал я, доставая из сумки красиво обернутую коробку. — Идет?
Я разорвал обертку и показал Мейв портативный DVD-проигрыватель и стопку купленных для нее дисков. Это были записи старых черно-белых детективов, Мейв любила их больше всего.
— Я сюда как-нибудь еще и жареные куриные крылышки протащу. И все будет как в старые добрые времена.
— Ты просто сорвиголова, — ответила Мейв. — А теперь мой подарок.
Она достала из-под подушки обтянутую черным бархатом коробочку, в каких продают драгоценности, и протянула ее мне. Я открыл крышку. В коробочке лежала одна-единственная золотая серьга — колечком. В конце восьмидесятых, когда мы с Мейв познакомились, я носил похожую.
Я расхохотался. Собственно, расхохотались мы оба.
— Надень ее, — попросила Мейв.
Я начал вставлять серьгу в ухо.
— Ну как я выгляжу?
— Как принарядившийся пират, — ответила моя жена, счастливо улыбаясь.
— Гр-ром и молния, — зарычал я, обнимая ее.
Но вскоре я почувствовал, что тело Мейв цепенеет, отстранился от нее и задрожал, увидев холод, появившийся в ее глазах. Дыхание Мейв стало неровным. И я начал лихорадочно жать на кнопку вызова медицинской сестры.
— Я разлила родниковую воду, мама, — сказала Мейв с ирландским акцентом, от которого она когда-то с таким трудом избавилась. — Ягнята еще во рву, все до единого.
Что происходит? О боже, нет, Мейв! Только не сегодня, не сейчас! В палату торопливо вошла Салли Хитченс, старшая медсестра, посветила в глаза Мейв фонариком.
— Сегодня утром доктор увеличил ей дозу лекарства, — сказала Салли, когда Мейв закрыла глаза. — Она к такой еще не привыкла, поэтому мы за ней приглядываем. Вы можете уделить мне пару минут, Майк?
Я поцеловал Мейв в лоб и вышел следом за Салли в коридор.
Она пристально посмотрела на меня. Дурной знак.
— Конец уже близок, Майк, — сказала Салли. — Мне очень жаль.
— Сколько еще? — коротко спросил я.
— Неделя, — тихо ответила она. — Или даже меньше.
— Неделя? — повторил я. И сам понял, что голос у меня сейчас как у избалованного ребенка.
— Сейчас это покажется вам дикостью, но вам необходимо подготовиться, Майк, — продолжала Салли. — Мейв нужно, чтобы вы были сейчас сильным.
Я закрыл глаза, почувствовал, как к лицу стремительно приливает кровь, услышал удаляющиеся шаги медсестры. Боль, которая пронизывала меня в ту минуту, была нескончаемой. Мне казалось, что она вот-вот вырвется, точно выброшенная взрывом, из моей груди и уничтожит весь мир, всю жизнь, какая в нем есть.
Но через несколько секунд я услышал, как в соседней палате кто-то включил телевизор, и боль утихла. «Значит, не вырвалась», — подумал я и, открыв глаза, в которых еще ощущалась жгучая резь, направился к лифту.
Выйдя из больницы, я позвонил по мобильному домой.
Трубку взяла Джулия.
— Как мама? — спросила она.
Допрашивая преступников, порой приходится врать, и врать очень убедительно, иначе из них признание не вытянешь. И в этот миг я был рад, что прошел такого рода выучку.
— Выглядит она отлично, Джулия, — сказал я. — И очень гордится тем, как ты ухаживаешь за сестрами. Да и я тоже.
— А как ты, пап? — спросила Джулия. Мне показалось, что в ее голосе прозвучала самая настоящая взрослая забота. Тут я вспомнил, что в следующем году она уже станет старшеклассницей. Как же это она выросла, а я и не заметил?
— Ты ведь меня знаешь, Джулия, — ответил я. — Вроде бы справляюсь, если, конечно, у меня совсем крыша не съехала. Как там делишки в нашей казарме?
— За мной тут целая очередь стоит, все хотят поговорить с тобой, — ответила она.
Я ехал по холодным улицам и разговаривал с детьми, по паре минут с каждым. Я говорил о том, как мы с мамой их любим, и просил прощения за то, что не смог прийти на их рождественский праздник. Ребятишки, как обычно, рассказывали о своем, перескакивая с пятого на десятое. А когда трубку взяла Крисси, я услышал, что она шмыгает носом.
— Что случилось, девочка? — спросил я.
— Пап, — сказала Крисси, всхлипывая. — Хиллари Мартин говорит, что Санта-Клаус к нам не придет, потому что у нас камина нет.
Я улыбнулся. Жалобу эту мы с Мейв уже слышали дважды и ответ на нее придумали.
— Да ну, Крисси, — сказал я в трубку. — В Нью-Йорке же куча квартир, в которых нет каминов, поэтому Санта-Клаус оставляет сани на крыше дома и спускается по пожарной лестнице. Ты вот что, Крисси, окажи мне услугу, ладно? Скажи Мэри-Кэтрин, пусть не запирает на кухне окно.
— Обязательно скажу, — восторженным шепотом ответила Крисси. — Пока, пап.
— Мистер Беннетт? — произнес через несколько секунд голос Мэри-Кэтрин.
— Привет, Мэри, — ответил я. — А Шеймас-то где? Он уже должен был вас сменить.
— Так он и сменил. А сейчас собрал детей в гостиной, читает им «Ночь перед Рождеством».
Чтение этой книжки всегда было моей обязанностью, однако сейчас я почувствовал скорее благодарность, чем грусть. Дед был замечательным чтецом, и уж он-то постарается, чтобы у детей было самое счастливое Рождество, какое только возможно в наших обстоятельствах.
— Мэри, прошу вас, не думайте, что вы должны все время сидеть дома, — сказал я. — И огромное вам спасибо за то, что взяли все в свои руки. Когда это безумие с собором закончится, мы придумаем для вас нормальное расписание.
— Я рада, что смогла помочь. У вас чудесная семья, — ответила Мэри-Кэтрин. — Счастливого Рождества, Майк.
Когда она это сказала, я как раз проезжал мимо украшенного гирляндами здания отеля «Плаза» и на секунду поверил, что нынешнее Рождество и вправду может стать счастливым. Но тут вдали показалось зловещее зарево прожекторов, расставленных вокруг собора.
— Поговорим попозже, — сказал я и захлопнул крышку телефона.
Свернувшаяся в клубок Лора Уинстон лежала, потея и дрожа, на полу тесной исповедальни. Она провела под замком уже двадцать часов, то впадая в забытье, то снова приходя в себя. Впрочем, с тех пор как часов шесть или семь назад в исповедальню начал пробиваться тусклый свет от витражных окон, она все время пребывала в сознании, мучаясь от жара и боли наркотического голодания.
А когда она заметила в полированной медной пластинке на двери свое отражение, было уже около полудня. Косметику на ее лице разъели пот и слезы, концы светлых, медового оттенка волос были покрыты брызгами рвоты. Ей пришлось пройти через это страшное испытание, чтобы наконец уяснить правду: она уже старуха.
«И ведь я приносила людям самый настоящий вред! — думала Лора. — Особенно женщинам». Месяц за месяцем она распространяла, пользуясь своим журналом, миф о вечной элегантности и о возможности обратиться в красавицу. Одевала в дорогую одежду малолетних генетических уродцев и называла это нормальным.
Когда она выберется отсюда — если выберется, — все будет иначе, решила Лора. Она ляжет в клинику для наркоманов. Откроет благотворительный фонд.
Когда прямо за дверью исповедальни грянул пистолетный выстрел, он показался Лоре взрывом, прогремевшим у нее в голове. Потом звон в ушах стих, и она услышала крики людей. А когда мимо ее двери проволокли тело, у Лоры перехватило дыхание.
Они застрелили кого-то! Но кого? Почему?
Их захватили вовсе не ради денег, с ужасом заключила она. Им придется, одному за другим, ответить за свои мерзкие грехи.