Серёжки и кулон так и остались у Киры. Наверное, неправильно брать чужое. Только вот кулон не был чужим. И тени сомнения не возникало, что вещь нашла свою хозяйку.
Подвеска с большим зелёным камнем шла Кире больше, чем серёжки с жемчугом. Хотя смотрелась явно старомодно. Здесь скорее подойдёт платье с кринолином, кружевной зонтик, шляпка, ажурная шаль. Позапрошлый век.
А серьги вообще не в тему.
– Да прямо как в описании… идеально подходит…
Кира отвернулась от зеркала и прислушалась. Тётя Маша разговаривала с кем-то по телефону, закрывшись в ванной.
– Откуда я знаю, где она его взяла… когда девчонку из соседнего подъезда подпалило, она пошла посмотреть… откуда я знаю! Может, он там и был…
Кира, осторожно ступая, подошла к двери в ванную и прислушалась.
– Лера, я же тебе объясняю…
Лерой все называли мать Киры, и, судя по тону тёти Маши, на другом конце провода была именно она.
– Ещё спроси, где та девица его взяла… серьги… да я оставила их на её столе… ага, сейчас! Вот прямо сейчас пойду и заберу!… Как же!… Ну, подерзи тётке, подерзи…
Несмотря на закрытую дверь, мамин голос доносился довольно чётко. Обычно Пульхерия Панкратовна, которую все почему-то звали Лерой, повышала голос только на подчинённых. Кира ни разу не слышала, чтобы мама кричала на кого-то из родственников.
– Вот была бы жива Фомаида…
Фомаидой звали бабушку Киры, родную сестру тёти Маши, преставившуюся пару лет назад в Растяпинске.
– Что значит – «не смей рассказывать»? Ты с кем говоришь, соплячка?!
Кира даже замерла, задержав дыхание. Никто и никогда не позволял себе разговаривать с её мамой в подобном тоне. Но Пульхерия Панкратовна, кажется, воспринимала такое отношение тётки вполне нормально. Дальше говорила только мама, уже глуховато, и разговор через полминуты завершился. Кира успела отскочить от двери на кухню и отвернуться к окну.
– Ты чего это? – тётя Маша ещё не отошла от разговора с племянницей, и вопрос вышел резковатым.
– Я обед хочу готовить, – ляпнула Кира первое, что подвернулось.
– Ну-ну. – Тётя Маша хмыкнула и ушла в комнату.
Кира вздохнула – она вообще не умела готовить. Вершиной её кулинарного мастерства считалась не сгоревшая до углей яичница или бутерброд с колбасой (кусочек, правда, выходил тонюсеньким с одной стороны и толстенным с другой). Сейчас умений хватило лишь на то, чтобы разогреть вчерашний борщ и котлеты.
– Хорош обед, – усмехнулась тётя Маша.
Пока тётка то ли чихала, то ли хихикала за её спиной, Кира нарезала хлеб – криво и разной толщины.
– Тёть Маш. – После небольшой паузы Кира отважилась спросить: – Тёть Маш, а ты с мамой сегодня разговаривала?
– Может, и разговаривала.
– И как?
– Что – как?
– Как у неё дела?
– Нормально дела, как обычно. – Тётя Маша не в меру сосредоточенно разливала борщ по тарелкам.
– А о чём вы вообще говорили?
– Тебе какая разница? Говорили – и говорили. Как обычно. – Тётка бухнула в свою тарелку две ложки сметаны. – Ох и хороша молочка, ничего не скажешь. А фермер этот, между прочим, не женат, да и вполне…
– Тёть Маш, не надо. – Поняв, что ничего путного от тётки добиться не удастся, Кира прекратила расспросы.
Ближе к вечеру снова затрещал дверной звонок. Тётя Маша с кем-то поговорила, и в комнату постучали. Кира быстро свернула фотографии Петербурга, которые рассматривала вместо того, чтобы заниматься макетом, и разрешила войти.
– Привет. – Люба остановилась посреди комнаты, сцепив руки, и бегло осмотрелась. – Как дела?
– Пока не родила, – буркнула Кира, вздохнув и уставившись в экран, где переплетение кривых линий должно было убедить любопытствующих, что макет логотипа в разработке.
– Мы с сёстрами завтра утром едем в монастырь.
– А я тут причём? – Кира сделала линию на экране более выгнутой, потом вернула всё обратно.
– Может, поедешь с нами? – Люба подошла плотную к Кире, и теперь стояла прямо за спиной.
– С какой стати? – Непонятно почему, но повернуть голову не получалось, поэтому пришлось встать.
– Вдруг тебе будет интересно. Творческое вдохновение опять же. – Люба буравила Киру непроницаемым зеленоватым взглядом.
– Никогда бы не подумала, что в монастыре можно найти вдохновение.
– Просто ты не пробовала. – Люба мило улыбнулась. У Киры покалывало подушечки пальцев.