— Шейх Дервиш больше всех вправе стать твоим мужем!
Девушка не обернулась к матери, но пошевелив бёдрами, словно пританцовывая, сказала:
— Какой же могущественный он человек! Говорят, он потратил сто тысяч из любви к нашей госпоже, святой Зейнаб, так неужели он поскупится ради меня десятью тысячами?
Тут она внезапно отошла от окна, словно ей наскучило наблюдение за улицей, и снова вернулась к зеркалу, бросив на себя изучающий взгляд. Вздохнув, произнесла:
— Как жаль, Хамида, как жаль…
4
Рано утром в Мидаке влажно и прохладно: солнце навещает его лишь в тот момент, когда приближается к самой середине неба: именно тогда оно перешагивает через осаду, которой окружён переулок, однако жизнь начинается в его уголках ещё задолго до того: Санкар, мальчик на побегушках из кофейни, даёт начало дневной активности, расставляя стулья и зажигая примус. Затем стекаются группами и по одному работники агентства, мелькает Джаада, несущий дрова для печи в пекарне. Даже сам дядюшка Камил занят в этот час тем, что открывает двери своей лавки и затем погружается в дрёму перед завтраком! Дядюшка Камил и Аббас Аль-Хулв всегда завтракают вместе; перед ними лежит поднос с варёными бобами, зелёным луком, маринованными огурцами. Их манера есть была разной: Аль-Хулв быстро расправлялся с едой, поедая свою лепёшку за считанные минуту, тогда как дядюшка Камил медлительно и тщательно прожёвывал каждый кусок, пока тот не таял у него во рту, и часто говорил: «Еда приносит пользу только тогда, когда она сначала переваривается во рту», и потому, когда Аль-Хулв заканчивал свою трапезу, выпивал чай вприхлёбку и принимался за кальян, он по-прежнему жевал лук, откусывая от него мелкие кусочки, а также сохранял свою долю бобов, не давая Аль-Хулву возможности покуситься на неё. Он делил бобы на две части и не позволял юноше взять лишнего. Несмотря на всю тучность и полноту, дядюшка Камил не считался обжорой, хотя с огромным аппетитом поглощал сладости и был искусным кондитером. Всё его мастерство не выходило за рамки особых заказов клиентов, таких как господин Салим Алван, господин Ридван Аль-Хусейни и учитель Кирша. Слава его вышла за пределы Мидака и докатилась до кварталов Санадикийя, Гурийя и Сага. При этом заработка его хватало лишь на скромную жизнь, и потому он не соврал, когда пожаловался Аббасу Аль-Хулву, что после смерти его не в чем будет даже похоронить. B то утро после того, как они оба закончили завтракать, он сказал Аббасу Аль-Хулву:
— Ты говорил, что купил для меня саван, и такой поступок заслуживает слов благодарности и благословения, но почему бы тебе не уступить мне его прямо сейчас..?
Аббас удивился такой просьбе: он почти что забыл о саване, как и забыл о своём вымышленном обещании, и спросил его:
— А что ты будешь с ним делать?!
Своим высоким голосом, присущим обычно юнцам, он ответил:
— Я воспользуюсь тем, что у него высокая стоимость! Разве ты не слышал, что говорят о повышении цен на ткани?
Аль-Хулв только рассмеялся:
— Ты хитрец, несмотря на то, что кажешься таким наивным и простым. Ещё вчера ты сетовал на то, что тебя не в чем будет похоронить после смерти; теперь же, когда я приготовил для тебя саван, ты хочешь выгодно продать его! Однако, увы, вряд ли ты получишь то, чего так хочешь: я продам твой саван, чтобы почтить твоё тело, прожившее столь долгую жизнь, Иншалла…