о, собрался побить все мировые рекорды по забегам на время, но в этот момент что-то с оттяжкой шлепнуло меня по ногам. Именно «шлепнуло»: меня словно приложили чуть ниже колен длинным толстым шлангом. И этот шланг сопел, чавкал и издавал другие, не менее отвратные звуки. Я упал, вопя как ненормальный, и изо всех сил брыкаясь с темнотой. В том месте, где «шланг» коснулся моих ног, по ним растекалась странная липкая влага. А затем темнота нависла надо мной и мир вокруг зашатался. Я почувствовал запах - совершенно невообразимый запах. Так мог бы, наверное, смердеть Сатана, издохший в бочке с радиоактивными отходами. Я почувствовал, как мне на лоб капает вонючая черная слизь. И услышал слабый, надтреснутый голосок: - Добрый человек! Монетки не найдется? В каком-то пароксизме животного ужаса я извернулся и наугад ударил темноту ногой. Ботинок со шлепком влип во что-то упругое и склизкое; оно спружинило и я пулей вылетел из переулка. Кубарем покатившись по асфальту я содрал кожу на ладонях и сильно ушиб плечо, однако тут же вскочил на ноги и побежал. Разочарованное бульканье, доносящееся из-за спины, провожало меня, а контрапунктом к нему звучал тонкий жалобный голос: - Монетки не найдется?.. Монетки не найдется?.. Я бежал, не жалея ни ног ни легких. Кажется, время от времени я начинал кричать. Последние сомнения в нормальности происходящего лопнули как мыльный пузырь, разрубленный тесаком дикаря-каннибала и теперь всем, что имело смысл, был сумасшедший бег в попытке уйти от преследовавшего меня безумия. Я изо всех сил пытался зацепиться взглядом за что-нибудь знакомое, что-нибудь человеческое и здоровое, но реальность не особо старалась дать мне такую возможность. ...Я бежал по аллее, где на фонарных столбах болтались в веревочных петлях синюшные тела. Старушка в зеленом болоньевом пальто с прорехами на локтях с задумчивым видом отпиливала у одного из покойников стопу, ловко орудуя ножовкой. У ног старушки вертелась коричневая такса, похожая на жирную крысу. ...Я пробегал возле полупустой стоянки, где четверо мальчишек по очереди пытались забросить мяч в баскетбольную корзину, приваренную к металлическому обручу на столбе. У детей были милые чумазые мордашки и крысиные хвосты, болтающиеся чуть ниже брючных ремней как обрубки телефонных кабелей. ...Я бежал мимо огромного, не менее семидесяти метров в высоту, металлического столба, врытого в землю прямо посреди проезжей части. У его подножья горели костры и извивались в диком танце обнаженные фигуры мужчин, женщин и детей. У одной дамы, похожей на престарелую школьную учительницу, я заметил в руке бутылку «Лонгера». ...Я пробежал мимо указателя с красной буквой «М» и почти сразу же увидел спуск в метро: черный провал, похожий на беззубый рот. Внизу, в переходе, царила кромешная тьма: там что-то грохотало, рвалось, скрежетало и стучало, словно в кузнечном цеху, но даже эта жуткая промышленная какофония не могла заглушить взрывы безумного смеха, иногда перемежавшегося воплями боли. Я побежал дальше: ни одна сила в мире не смогла бы заставить меня спуститься в этот зловонный зев, разверстый посреди воплощенного кошмара. ...Я бежал мимо огромного светового панно, на котором вспыхивала реклама: «Только до Нового Года! В супермаркете «Аль-Хасан» скидки до 50%!». Щелкнули реле и картинка изменилась: «Новый «Азатот-корвет» - только полный привод! Только драйв!». Щелчок - и на экране появился огромный красный глаз, поверх которого сияла кармином надпись: «Я есть душа и посланник Иных!» Глаз внимательно посмотрел на меня и подмигнул. ...Небо над головой очистилось от туч, и я увидел звезды: огромные сверкающие шары, полные почти животного голода. Их были тысячи, миллионы; они пылали, они слепили, они двигались по небосводу, и среди них не было ни одного знакомого созвездия. Над горизонтом висела Луна - толстый шар цвета кровавого гноя, похожий на набухший жировик на подбородке какого-нибудь местного Бога. ...Ноги мои подкосились, и я упал на мокрый асфальт. Не знаю, сколько я так пролежал. Думаю, что недолго. На губах вкус крови смешивался со вкусом снега, грязи и бензина. Я лежал и с наслаждением думал, что вот сейчас в палату войдет симпатичная медсестра, сделает мне укол и все это сумасшествие разом закончится. Вместо этого я услышал голос. До боли знакомый голос, надо сказать. Говорил мужчина: - Он что, все это время шел за нами? - Не знаю, - второй голос был женским. - Но, похоже, он в беде. Я поднял голову и посмотрел на говоривших, уже, впрочем, зная, кого именно увижу. Они стояли у двери подъезда длинного трехэтажного дома: мужчина, одетый так, словно его завернули в старый ковер и женщина в черном с золотом халате. Их лица не изменились: застарелый страх въелся в них, подобно вековой пыли, но я подумал, что сейчас выгляжу куда хуже, чем они. - Почему вы не дома? - женщина посмотрела на меня с жалостью. Голос у нее, кстати, был удивительно мягкий и приятный. - Ночь - время безумия и скорби. Порядочные люди ночью на улицы не выходят. - Это я уже понял, - мой голос, должно быть, прозвучал чересчур истерично. - Может, подскажите, где мой дом? Что-то я малость заплутал... - неожиданно для себя я засмеялся. - Не могу врубиться, куда такси вызвать... - Теперь уже неважно, куда. - Голос мужчины стал грустным. - Просто бегите. Бегите как можно дальше от них. И, может быть, утром вы будете живы. - От кого - от них?! - заорал я так, что эти двое дернулись и прижались друг к другу, словно испуганные воробьи. - От кого?!! Вместо ответа мужчина поднял руку и указал куда-то мне за спину. Я обернулся. И это было второй самой большой ошибкой за весь день. Передо мной раскинулись во всем своем бесстыдстве городские кварталы: приземистые пятиэтажки, громады высоток, частые гребни заводских труб, переброшенные через узкие реки мосты. Кое-где в окнах горел свет, но большая часть домов была освещена лишь призрачным светом неземных звезд. Я понимал, что никак не могу видеть дома на таком расстоянии, но что-то произошло с перспективой, и теперь горизонт задирался вверх, точно юбка проститутки, а на самом его крае... Я до сих пор не могу толком понять, что же именно я увидел. Возможно, мозг, находясь в опасной близости от критической перегрузки, просто перестает обрабатывать информацию, опуская своеобразные защитные жалюзи. Но даже того, что проскочило через эту защиту, мне хватило. Там, по краю неба, беззвучно шагали колоссальные черные силуэты. Не знаю, сколько их было, но эти фигуры заслоняли собой самые высокие звезды. Я ничего не мог сказать об их форме, может быть, потому, что таковая напрочь отсутствовала: они клубились, они расплывались, они постоянно менялись, и они неотвратимо надвигались на город, казавшийся по сравнению с ними просто игрушечным. Но хуже всего было чувство узнавания. Какая-то глубинная, невероятно древняя часть меня почти знала, что это такое. Когда-то - невероятно давно - мы все это знали. Не забыли окончательно и теперь, потому что, время от времени, мы все еще слышим этот ужас, скребущийся с той стороны космоса. И когда я понял, что сейчас вспомню абсолютно все, я встал на ноги и бросился прочь. От этого последнего марафона в моей памяти почти ничего не осталось. Помню только кривые темные улицы, таких же кривых темных людей на них, какие-то подворотни, обрывочные крики, чей-то смех. Помню человека, стоявшего на железной бочке и ожесточенно лупившего себя топором по лицу. За его спиной хлопал на ветру кумачовый плакат с высокими белыми буквами: «ВСЯ ВЛАСТЬ ШАБ-НИГУРРАТ!» В какой-то момент я услышал шум машин и просто побежал на звук. А потом я снова лежал на чем-то твердом и машины шумели уже совсем рядом. ...Я открыл глаза. Прямо надо мной сонно шевелились на ветру голые ветви зимних деревьев. Еще выше плыли обрывки туч, а между ними тускло светились точки звезд. Я узнал пояс Ориона, Кассиопею и какое-то невзрачное созвездие, похожее на бумеранг - всегда забывал его название. В воздухе пахло шаурмой и бензином; где-то нестройными голосами пели под гитару «Звезду по имени Солнце». Привстав на локтях, я осмотрелся. Вокруг было много деревьев и несколько скамеек, превращенных снегопадом в красивые модерновые сугробы. Невдалеке за кустами мелькали автомобильные фары и ревели, сражаясь со стихией снегоочистители. - Мужчина, вы в порядке? Я чуть не сиганул в кусты. Но это оказалась просто бабка, решившая, видимо, просмотреть урны на предмет стеклотары. Она с опаской глядела на меня из-под цветастого платка, но, видимо, любопытство пересиливало в ней страх перед «алкашом и наркоманом». - Где я? - губы не слушались, будто я недавно пытался съесть тюбик клея. - Как дойти до мет... До автобуса? - Да вон туда иди, - она махнула рукой в сторону дороги. - Ишь, нажрался-то как! Это ж Молодежный парк! Или уже не помнишь, с кем пил? Я молча пошел прочь, но внезапно замер и резко обернулся, уставившись на бабку. Та не отпрянула, а просто сощурилась, уперев руки в бока, а я все пытался вспомнить: старое, протертое на локтях зеленое болоньевое пальто... совсем недавно я видел его или очень на него похожее... - Тома! Томик! Томочка, да где ж ты так извозился-то! Плохая собака, непослушная! А ну иди сюда! Из кустов выскочила жирная такса и затрусила к бабке, предварительно смерив меня полным презрения взглядом. Собака остановилась у ног старухи и стала внимательно обнюхивать большую капроновую сумку, стоявшую на снегу. Простую