…Она издали увидела Диму. Он стоял возле афишной тумбы. На густых черных кудрях серебрилась туманная изморось.
— Зайдем к Лео? Он обещал сегодня придумать что-то интересное, — предложил Дима.
— Но ведь неловко бывать у него каждый день, — возразила Зина. — Вот, скажет, навязались, дурачки невоспитанные.
Она нарочно задела больную струну в сердце Димы. Он нахмурился, потом вздернул голову:
— Можем и не ходить! Я — сам себе хозяин. Только куда деваться в этой дыре?
— А если бы ты в тайгу попал? Тогда что?
— А что? Что тогда? Там я бы дело делал, уж не беспокойся! Впрочем, что с тобой говорить об этом…
— Можешь вообще ни о чем не говорить, не навязываюсь! — Зина опередила его на несколько шагов. Он сейчас же догнал ее:
— Ты что? Брось… Я так… Слушай, давай в здешний ресторан пойдем, а?
— А на какие деньги? — Зина тревожно заглянула в его лицо.
— Да мне… Ну, понимаешь, родители прислали… Я не просил… я так просто отцу написал. Ну, честное слово, не просил. Не веришь?!
— Верю, — грустно кивнула Зина, — ты не просил. Ты только написал, как ты погибаешь в «этой дыре» без копейки денег, вот и все. Ох, Димка, ну сколько же так может продолжаться? — Она уткнулась ему в плечо, бессознательно стараясь не видеть его глаза. В этом движении таилось отчаяние.
Он обнял ее, взъерошил жесткие рыжие волосы.
— Зина… Зинка моя! Последний раз, честное-пречестное! Больше никогда не стану просить денег. А сегодня… пусть все будет по-твоему: куда захочешь, туда и пойдем.
Несколько шагов они прошли молча.
— Так ресторан отпадает? — безнадежно спросил Дима.
— Ну какой еще ресторан? Я хочу видеть город, ведь праздник сегодня, будет интересно.
Дима нехотя согласился.
Сначала по главной улице проехала колонна сосредоточенных мотоциклистов с пружинящими под ветром знаменами, затем из улицы в улицу прокатилась дробь пионерского барабана, и подножье памятника Ленину захлестнула волна цветов и душистых стланиковых ветвей. Переговаривались и пели не в лад близкие и дальние репродукторы, и в парке на всех углах продавали мороженое в стаканчиках. А на стадионе по привычке свистели болельщики, хотя сегодня там шел физкультурный парад молодежи и отправлять «на мыло» было некого.
В наступающих сумерках летели по небу обрывки облаков и, перегоняя их, перекинулась с крыши на крышу брызжущая огнем дуга ракеты. Ей навстречу полетела вторая. Вскоре всю главную улицу перекрыла многоцветная арка, осветившая дома и лица необычным светом.
Люди покинули панели, шли группами и порознь вверх и вниз по улице, не выбирая пути. Сегодня вся улица от края до края принадлежала им, а не машинам. Лица людей казались прекрасными от бесконечно возобновляющегося света. Небо потеряло привычную синеву. Вместо него над головами людей расцвел диковинный сад из белых, зеленых и красных огней на ломких дымных стеблях. Едва успев расцвести, они тут же увядали, рассыпаясь искрами. Дольше всех жили красные. Даже умирая, они надолго окрашивали облака, как выпущенный в воду сок граната.
Зина и Дима влились в толпу на одном из перекрестков, и она сейчас же впитала их в себя, растворила среди сотен сияющих, радостных лиц. Зине захотелось жить каждой секундой окружающей жизни, не вспоминая о том, что привело ее сюда.
— Какой красивый город, Димка! Вот нам повезло, что мы будем здесь жить, верно?
Он кивнул.
Зина шла, прижавшись к Диминому плечу. На них никто не обращал внимания. Каждый принадлежал празднику и самому себе.
Навстречу им попалось несколько парней с гитарами. Один, носатый и веселый, запел, глядя на Зину:
Зина только — улыбнулась и еще крепче прижалась к Диминому широкому плечу. На секунду прикрыла глаза.
«Подольше, подольше бы так, — молил ее неслышный голос. — Быть вместе, быть рядом. Так трудно жить, не доверяя. Ну, почему ты не можешь быть таким близким всегда?!»
Но Дима был глух. Мысли его бродили далеко. И Зина это почувствовала. — Резко отстранилась.
— Нам поговорить надо, Дима.
— Давай поговорим. А о чем? — ответил он небрежно.
— Как это — о чем? Да ты что, не понимаешь, что так дальше жить нельзя?! Ясно же, ничего у тебя со старателями не вышло. Так что же ты думаешь делать дальше? Я тебя почти не вижу, ничего не знаю о твоих планах.