— А про Федора Нилыча как говорят? — поинтересовалась Зина.
— Да уж не беспокойтесь, такого высокого титула, как «химик», не присвоят никогда. «Исусиком» разве назовут жалеючи. Вот жену его уважают очень.
— За что же, если не секрет?
— За любовь. Я не встречал в жизни женщины с такой целеустремленной силой любви, как у нее. Она из зажиточной деревенской семьи, видели сами, какая красавица, и семья у них крепкая. А вот полюбила на всю жизнь Федора Нилыча, чудака и мечтателя, — он агрономом был в их колхозе — да так и скитается вместе с ним по нелегким землям. Ему ведь что надо? Вырастить на земле то, что на ней отроду не росло. И в Хибинах они жили, и на Памире, и бог знает, где еще, пока сюда, на Колыму, не занесло. Денег едва хватает, детей шестеро, а она всегда всем довольна и счастлива — он-то рядом. Вот к ней другие люди и тянутся. Тепло им возле нее.
— Мою маму тоже всегда люди любили, — сказала Зина. — Ездили мы много по стране, папа у меня железнодорожник, но нас везде встречали хорошо. Пришла я сейчас к Гордеевым — и точно к своим попала. Легко так стало…
— А у них каждому легко, такой уж дом, — сказал Александр Ильич.
Они поравнялись с высокими, белевшими свежим тесом воротами Танцюры. Остервенелый лай пса перешел в свистящий хрип, но вдруг смолк. Калитка открылась, и из нее вышел высокий, в рост с Александром Ильичом, мужчина в белесом нагольном полушубке, кинутом на плечи. Даже в темноте Зина почувствовала его быстрый прицельный взгляд, смутно разглядела, что он черен и горбонос, а телом худощав.
— На квартиру к кому? Или ищете? Могу порекомендовать, — сказал он ленивым баском и нарочно загородил дорогу, — Ах, да это старый знакомый, — протянул он, вглядываясь, — Вот не ожидал. И с девушкой… Ай-ай!
— Иди добром, ты же меня знаешь, — тихо но с неожиданной для Зины злостью проговорил Александр Ильич, — Не выводи из себя!
— Ах, как страшно! Сейчас умру! — Танцюра издевательски выставил ногу и весь изломился.
Александр Ильич молча поставил чемодан на землю. Жест испугал именно своей не оставляющей сомнений простотой, и Зина вцепилась в его рукав:
— Не надо! Что вы!
Танцюра, нога за ногу, сошел с тропинки и встал возле своих ворот:
— Девушек надо уважать, девушек надо слушаться.
Александр Ильич пошел дальше, не оглядываясь. Зина едва поспевала за ним.
— У вас что-то произошло с этим человеком? — не удержалась она от вопроса.
— Так, пустяки. А вы не бойтесь, если он будет вам надоедать, скажите мне, и он отстанет.
Окна Гордеевых светились на фоне сопки, как маяки. Вокруг только черно-белые камни, город — внизу и позади, а впереди — бесконечный подъем к лунной, уходящей в небо вершине. И на полдороге — два окна, особенно манящих здесь, на окраине, где уже нет другого жилья. Пронзительный ветер посвистывал в кустах смородины, с жестяным шорохом шевелил мертвые скоробившиеся листья. Но Зина не успела проникнуться печалью вечернего предзимья, дверь распахнулась на их шаги, на пороге стояла Ксения Максимовна.
— Пришли? А мы уж заждались — вдруг да передумали?
Время шло, а золотой мираж, поманивший Диму на Колыму, так и остался облаком на горизонте. Он уже и сам понял, что Вержбловский оказался совсем не тем покорителем Севера, за которого выдавал себя в Москве. Хотя, кем и чем он был на самом деле, Дима тоже не знал. Уж, во всяком случае, не простым клубным киномехаником, как значилось в трудовой книжке Леопольда Казимировича. Человека этого окутывала почти незаметная, но непроницаемая дымка второй жизни. И в этой второй жизни какое-то, тоже пока непонятное, место отводилось и Диме. Но как только он заикался об устройстве на работу, Леопольд Казимирович досадливо морщился:
— Умей быть индивидуальностью! Вовсе тебе незачем спешить к этому общественному корыту, найдем дело и поинтереснее. Деньги? Да много ли тебе даст эта малярно-штукатурная мазня? Налево ты же все равно работать не будешь, не такой ты парень, а если без этого… Ей-богу, я тебе больше плачу!
И верно: за поручения, которые по просьбе Вержбловского выполнял Дима, он платил щедро. А поручения все были одного сорта: «Поезжай туда-то, найди такого-то и скажи…» В том, что приходилось говорить, с точки зрения Димы, чаще всего вообще не было никакого смысла, но это его уже не касалось: мало ли какие дела могут быть у Лео с этими людьми? Дима ждал одного: обещанного устройства в старательскую артель. А там уж он и сам покажет, на что способен!
Сегодня ему пришлось ехать с очередным получением в поселок со смешным названием Ухтас. Дима все еще не мог привыкнуть к тому, что пригороды этого совсем небольшого города умудрились расползтись по трассе почти на пятьдесят километров! Едешь, едешь, кругом тайга, о городе уже не напоминает ничто, вдруг поселочек — и оказывается, что и он все еще в черте города. Нелепость!