— У вас завидная осведомленность, — улыбнулся Лунин, — можно подумать, что вы с Ремезовым вместе работали над проектом.
— К сожалению, нет. Но я работал в Литве, знаю район Жирмунай и могу сравнить. Скажу откровенно: проект Ремезова меня заинтересовал. Он вполне современен, убедителен. Думаю, за ним будущее.
Слово взяла молодая женщина — преподаватель истории, скромная на вид, но отнюдь не робкая.
— Мне, товарищи, очень понравилось то, о чем говорили товарищ Ремезов и товарищ Туганов. Конечно же, город наш красив, а должен стать еще краше и еще удобнее для нас, северян. И это все в проекте есть. Но мне хочется, чтобы он больше отразил историю края. Обелиск покорителям Севера — хорошо, но, может, удастся привязать к нему как-то и новое здание музея? Старый так тесен, что туда почти невозможно прийти с большой экскурсией. Вот это мое пожелание.
И опять на какой-то момент возникла пауза, заполненная торопливыми, вполголоса спорами в разных концах зала.
Заговорил человек, чем-то удивительно похожий на Лунина:
— Я — экономист по профессии. Если хотите, старый финансовый волк. — Он помолчал, ожидая реакции присутствующих, — Так вот, меня интересует только один вопрос: стоимость проекта. Не слишком ли дорого придется платить нам за эту, хе-хе, красоту?
— Разрешите контрвопрос? — Ремезов подался вперед. — Если вы занимаетесь строительными сметами, то должны знать, что красота в архитектуре не является самоцелью. Это, прежде всего, полезность, лучшее использование любой строительной площадки и, в конечном итоге, большие удобства для людей. Уверяю вас, что незначительное превышение сметы при строительстве лент жилых домов вполне оправдает себя со временем.
Зал одобрительно зашумел и, словно испугавшись этого, с места резко поднялся Лунин.
— Что ж, видимо, мы должны послушать автора второго проекта? — предложил он. — Аркадий Викторович, вы готовы?
Синяев неуверенно встал с места, будто проснувшись. Зачем-то провел рукой по лысеющей голове. В эту минуту ему показалось, что во всем зале нет человека, которому было бы интересно то, что он может сказать, — настолько все были увлечены, полны только что услышанным и своими мыслями по этому поводу. И самому Синяеву вдруг стало ясно, что его проект — это вчерашний день.
— Товарищи, я… в общем, я отказываюсь… надо доработать… современные задачи требуют… Ах, да все равно теперь!
Синяев прошел меж рядов и побрел из зала, ни на кого не глядя. Недоумевающий ропот проводил его до дверей и стих.
Аркадий Викторович спустился по лестнице. Торопиться ему было некуда: все кончено. Но он сам все еще не понимал, почему, как это произошло? Ведь он собирался выступать, обдумывал аргументы, мысленно спорил с Ремезовым. А когда поднялся с места, вдруг понял, что сказать ему нечего. Мысли и слова разбежались, как тараканы, выпущенные из банки. И он понял, что ни одно из этих слов поймать не может. Самое лучшее — уйти.
Совершенно машинально он забрел в зимний сад. Там несколько молодых фикусов и пальм несмело присматривались к простору и свету после привычной тесноты родной теплицы. Между ними стояли аквариумы и свисали бледно-розовые, почти прозрачные кисти плакучих цветов. За всей этой зеленью можно было укрыться от любопытных глаз людей, выходивших из зала. До Синяева долетали обрывки разговоров:
— Порт — ворота края. Значит, и обрамление у бухты должно быть соответствующее: красивые большие дома. Прав Ремезов!
— Знаете, я в пятидесятом году приехала на «Дзержинце». Смотрю — хибарки лепятся над портом, как стрижи по карнизу. Страх! Это сегодня город подступает к порту, а тогда его за сопкой и не видно было…
— Да, сейчас уже несомненно наметился морской фасад, но должно-то быть лучше!
— Ишь, размахнулся: торговый центр! А на деле-то выйдет все тот же встроенный продмаг на четыре рабочих места…
— Ничего подобного! Мне этот проект по душе, давно пора.
Почувствовав внезапно, что он в своем укрытии не один, Синяев вздрогнул и обернулся. Позади стоял Гольцев и смотрел на него все тем же непонятным, приценивающимся взглядом. Только сейчас глаза его ясно выражали неодобрение.
— Та-ак… Крепости капитулируют изнутри. Совершенно точное утверждение. Впрочем я хочу поговорить с вами не об этом. Ничего не будете иметь против, если, скажем, дня через три встретимся с вами в ресторане вечерком? Вижу по глазам, что никаких возражений на этот счет у вас нет. Вот и прекрасно. Всего наилучшего!