Ксения Максимовна помолчала с минуту, словно решая, нужно ли отвечать? Потом сказала:
— Это уже давно было, можно и рассказать. Девушку Танцюра тогда пустил, квартирантку. Верой звали. Вежливая такая была — всем «спасибо» говорила. А собой — ничего особенного. Но знаешь, как оно бывает? Дом один. Поладили как-то… Ну, потом все женщины видят — ходит Вера в положении, а о свадьбе что-то никто не заикается. Да и по ней заметно — нехорошо там у них, плачет она часто… Я попыталась потолковать с ней — молчит. Саша тогда у нас жил. Давайте, говорит, я с ним по-мужски побеседую. Я не велела. Танцюра — из бывших уголовников. Вот я и боялась — не вышло бы хуже. А оно так повернулось, что я и не ожидала! Зима тогда лютущая выдалась, сил нет, и как раз январь на дворе. Жучку мы и то в дом брали на ночь… А тут — стук в окно заполночь. Тихий, еле слышно. Хорошо хоть сплю-то я чутко — открыла, а там Вера! Пальтишко кое-как накинуто, еле на ногах держится — так мне на руки и упала. Середь ночи, бессовестные, выгнали. Ну, тут Саша-то и не удержался, бросился как бешеный, с ним бывает… Побил тогда Танцюру, крепко побил. Но тот не жаловался — знал за «то.
Она замолчала, чуть заметно улыбнувшись.
— А что же Вера?
— Да что? Собрали мы ей денег на дорогу, она и поехала к родителям на «материк». Живет теперь в Армавире, сына растит. Дай-то бог, чтобы не в отца пошел, пропащий это человек…
— Да, с ним бесполезно говорить, — сама не замечая того, вслух произнесла Зина.
— А о чем говорить-то? — сразу встревожилась Ксения Максимовна. — Какое такое дело может быть у тебя к нему?
— Деньги ему Димка проиграл… Танцюра грозился. Димка струсил, исчез куда-то. Что теперь будет? — Зина заплакала навзрыд, уже не сдерживаясь, не стесняясь слез.
— Успокойся. Никто твоего Димку не убьет.
А Танцюру-то уж я знаю — на словах грозен, но ничего он не сделает, ему деньги главное. Вот сейчас ты успокоишься, и я схожу к одним людям, мне всегда дадут. Говоришь — триста рублей? И Димка твой сыщется — не иголка… Но надо с ним поговорить построже. Непутевый он у тебя…
Ласковые материнские руки гладили Зинины плечи. Заплаканная, но успокоившаяся Зина незаметно задремала возле печки. Ксения Максимовна прикрыла ее своим платком и тихонько пошла из дома — улаживать еще одну людскую беду.
Дима никак не ожидал, что его так быстро выставят из общежития. Леопольд Казимирович утверждал, что комендант — его друг и Дима может жить у шоферов, сколько захочет. Но комендант куда-то исчез, а вскоре выставили Диму, да еще и милицией пригрозили.
На улицу опустился пасмурный, но бесснежный вечер. Даже светлые окна домов не могли разогнать его неопределенной мглы. Отчужденно скользили мимо человеческие фигуры. Большинство торопилось куда-то. Коротки пути этого города — и не хочешь, да скоро придешь.
Дима брел по сумеречной улице, курил горькие отвратительные сигареты, ежился от внезапных порывов ветра — в этом городе ветер всегда прятался за ближайшим углом. Что с ним происходит, почему он никак не найдет свое место в жизни? Кто в этом виноват? Куда ему идти теперь?
К Зине — стыдно. Она поехала за ним сюда, на край света, А он вот мотается без работы, без жилья, без денег. И теперь еще в долги залез… Нет, надо идти только к Лео, больше некуда. Лео — друг, он столько раз повторял это. Попросить хорошенько — он снова поможет с жильем, а там и на работу устроит.
Мысль эта словно подстегнула его. Он зашагал быстрее. Оправдание нашлось — и сразу стало легко. Казалось: все утрясется само собой, как прежде не раз бывало.
Дима постоял с минуту на знакомом крыльце и шагнул в душный от керогазов коридор. За дверью Леопольда Казимировича не слышалось обычной музыки и звона рюмок. Только гудели, спорили о чем-то два мужских голоса. Один — хозяина, а второй? Может, не стоит заходить, — мелькнула, мысль, но Дима тут же протянул руку к двери и постучал.
Леопольд Казимирович открыл не сразу.
— Ах, это вы, Дима? — чуть нараспев протянул он, словно бы ничуть не удивившись, но и не обрадовавшись его внезапному приходу. — Ну, входите, входите, что ж вы?..
И Дима зашел. Первой он заметил Нину. Она, как всегда, что-то готовила, полускрытая бисерными струями занавески. Улыбнулась заученно и нежно — всем и никому и, кажется, тут же забыла про Димино существование.
В комнате, кроме Нины и Леопольда Казимировича, находился еще один, незнакомый Диме мужчина. Сидел он, развалясь на тахте, с небрежностью второго хозяина. Был он немолод, поношен, лыс и весь светился странной пугающей ласковостью, а глаза так глубоко потонули в набрякших веках, что и не рассмотреть, какое у них выражение.