— Топорков, ты щто льи? — заметно подобревшим и чуть расслабленым голосом переспросил даргинец.
— Я, — расплываясь в улыбке, сверкнул кривыми желтыми зубами ефрейтор.
Не заглушая двигатель «Урала», он распахнул дверь и легко выскочил из кабины наружу, тотчас же утонув по щиколотку в липкой грязи. Недавно начавший моросить дождь влаственно впитывался в почву, превращая дорогу в жидкое мессиво.
Алексей Андреевич поправил сдвинутый ранее на правую сторону подшлемник, набросил поверх него капюшон плащ-палатки и с неохотой выбрался из скудной в удобствах кабины в осенную прохладу кавказской ночи. В то же время из крытого брезентом кузова посыпались в грязь томящиеся в нем десантники.
Кто-то тотчас же принялся раскуривать сигареты, по-привычке пряча тлеющих «светлячков» в ладони, как от дождя, так и от вездесущих чеченских снайперов. Кто-то здоровался по-мужски за руку с милиционерами, обменивался сигаретами и анекдотами.
Недавно прибывший по распределению на Кавказ старший лейтенант Аракчеев мысленно признался себе, что находится не «в своей тарелке», но и навязываться со своим общением как к даргинцам, так и к вверенным ему десантникам не собирался.
Он зашел за машину, прячась от рьяно пытающегося сорвать с него плащ-палатку ветра, и в ожидании пронырливого ефрейтора переминался с ноги на ногу. Мелкий беспрерывно моросящий дождь прогнал сон и Алексей Андреевич с интересом попытался осмотреть окрестности блокпоста, старательно вонзая взгляд в ночь. Не принося совершенно никаких результатов, это занятие быстро надоело.
Не смотря на разыгравшуюся непогоду Кавказ одаривал приятными ощущениями, будоражащими воображение и жажду приключений. От прохлады ночного дождя еще не остывшая земля парила косматым туманом. Старший лейтенант Аракчеев тайком, одними лишь уголками губ, улыбнулся сам себе. Давняя мечта уверенно становилась явью…
— …Коль не уродился ты, Алешка, девкой, стало быть должен носить военную форму, — любил заметить дед Алексея Андреевича, сам дослуживший до подполковничьих погон, правда, в войсках медицинской службы. — В противном случае, сочтут тебя таковой… Что есть позорно для нашей фамилии.
— Ну, не интересна мне твоя медицина. Крови на дух не переношу, — хныкал студент-первокурсник военно-медицинского института пограничних войск.
— Право выбора за тобой, внучек, — заговорщецки приложив ладонь справо от своих губ и перейдя на шепот, ответил Алексей Игоревич. — Ты только скажи деду чего хочешь, а я уж договорюсь с кем надо.
— ВДВ! — незадумываясь, выпалил тот.
Военврач придирчиво измерил внука пристальным взглядом и задумчиво почесал гладковыбритый подбородок. Ни в росте, ни в фигуре молодой человек не выделялся какими-либо особенными атлетическими данными. И если бы не вспыхнувшие огоньками азарта глаза, в которых, как в зеркале времен, Алексей Игоревич увидел самого себя — дед отговорил бы внука от безрезультатной мечты.
— Будь по-твоему, — усмехнулся он. — Но, смотри, Алешка, обратной дороги не будет…
— Угу, — расплываясь в самодовольной улыбке, кивнул головой тот. — То есть… так точно, товарищ подполковник!..
— …Курить хотите, товарищ старший лейтенант? — заботливо протягивая помятую пачку «Примы», спросил широкоплечий толстощекий сержант, отделившись от тесной группы солдат.
— Спасибо, не курю, — замотал головой тот, неохотно возвращаясь из сладких теплых воспоминаний в действительность промозглой кавказской ночи. — Никогда не научился…
— Здесь научитесь, — усмехнулся боец и сослуживцы без стеснения перед «зеленым» командиром поддержали замкомвзвода дружным смешком. — Кавказ заставит… Кавказ научит!
Аракчеев скромно пожал плечами и криво улыбнулся. Слово Кавказ не пугало старшего лейтенанта, хотя и несло в себе некоторую тревожную неизвестность. От шести сложенных воедино букв, описывающих границы этого южного региона, веяло порохом, отважными подвигами и прокопченной мужской суровостью. Сюда, на Кавказ, из покон веков стремились в поисках приключений и новых ощущений бравые русские офицеры. Здесь складывалась не малая доля российской истории. Над горами витала с любовью воспетая такими русскими писателями, как Пушкин, Лермонтов, Толстой, щедрая дань к этой дикой, своенравной земле.
Всем своим естеством Аракчеев ощущал дыхание Кавказа, представляющегося ему каким-то единым живым существом, аксакалом с косматой нечесанной гривой, выбивающейся из-под лохматой белоснежной бараньей шапки, с глубокими старческими морщинами на мудром седобородом челе, с надменным остро-хищным взглядом черных чуть прищуренных глаз, в широкоплечей бурке, из-за полы которой предупреждающе выглядывает витьеватая рукоятка острого изогнутого полумесяцем ятагана.